При воспоминании о поруганной любви и о страшном разочаровании в человеке, в которого безгранично верила и на которого молилась, ей, самолюбивой и гордой натуре, было унизительно и стыдно за свою любовь и за свое ослепление. Как, в самом деле, она раньше не могла понять этого человека?.. Ужели же в ней рассудок и наблюдательность совершенно притупились под влиянием страсти, под обаянием грубых, чувственных ласк, которые теперь казались ей омерзительными. Ужели и в ней был этот «зверь», совсем отуманивший ее?.. И Ксения плакала от оскорбления и злого чувства. Ей казалось, что она презирает его за то, что он негодяй, а между тем, в ней, главным образом, страдала гордость женщины, которой прямо сказали, что женились на ней единственно потому, что у нее миллион. Этого она простить не могла Марку.
И порой, в самолюбивом ослеплении женщины, еще недавно так близкой к человеку, который вдруг стал чужим, она пыталась уверить себя, что хотя Марк и бессовестный проходимец и жесткий, беспринципный человек, но что он бросил ей в лицо эти слова, которые при каждом воспоминании заставляют ее вздрагивать, в ответ на ее оскорбление, в отместку за ее решение оставить его… Неужто он не любил ее и только относился как грубое животное?.. Неужели он нисколько не уважал и не ценил в ней человека? Он это смел?..
Припоминая в спокойные минуты его отношения к ней, Ксения чувствовала, что это так и было, и что ничего и не могло быть другого у этого беспринципного скептика с развращенным умом… О, она начинала теперь понимать его, когда уже было поздно… Да, она прозрела: какой эгоизм и какая черствость у этого человека… Никогда движения сердца… Один рассудок, всегда рассудок, анализ и упрямая воля пробившегося ничтожества и безграничного честолюбца.
Когда отец сообщил Ксении, что Марк возвратил деньги, она нисколько этому не удивилась.
«Он слишком умен, чтоб делать маленькие подлости, и не даром считает людей, рискующих положением из за денег, большими глупцами. И к чему ему эти деньги?» подумала Ксения.
— А на развод он согласился? — с любопытным нетерпением в голосе спросила она, обращаясь к адвокату.
И джентльмен присяжный поверенный, рассчитывая обрадовать эту изящную и хорошенькую блондинку, безукоризненно одетую и похожую на англичанку, и похвастать в то же время своим адвокатским уменьем обделывать скоро дела, — проговорил, подвигая ей кресло:
— В минуту все было кончено, Ксения Васильевна, в одну минуту… Ни малейшего колебания… И вину берет на себя…
Но вместо выражения радости, Ксения мгновенно сделалась еще более серьезною… Она как-то сморщилась, точно от боли и, пересиливая ее, торопливо проговорила:
— И отлично… Значит, скоро все устроится?..
— Надеюсь, в четыре месяца…
— И никаких условий не предписывал, Ксюша! — вставил отец.
— Еще бы! — усмехнулась Ксения.
— А ведь мог бы, Ксения Васильевна! — проговорил адвокат…
— Какие же?
— Выговорить, например, отступного… Без этого редки разводы, если у одной стороны есть состояние, Ксения Васильевна! — засмеялся адвокат.
В ответ на эти слова, Ксения надменно вскинула головой, точно обиженная, что возможно было предположить, чтобы человек, бывший ее мужем, мог брать за согласие деньги… Это уж было бы слишком мелко и позорно.
И, забывая, что сама, при расставании, сказала Марку, что ему за развод будет заплачено, Ксения довольно резко кинула адвокату:
— Вы, значит, мало наблюдательны, если решались предлагать ему деньги…
— Боже сохрани, я не предлагал, Ксения Васильевна… За кого вы меня принимаете? Я только слегка намекнул, Ксения Васильевна! — виновато проговорил адвокат.
Он совсем был сбит с толку. Обыкновенно ведь жены при разводах приписывают своим мужьям всевозможные пороки и гнусности, какие только может себе представить воображение разгневанной женщины, а эта, напротив, защищает мужа, да и притом за такую, собственно говоря, обыкновенную вещь, как возможность вознаграждения… И известие о том, что муж так скоро дал свое согласие на развод, не особенно, кажется, ее обрадовало… «Уж не жалеет ли она о разводе? И из-за чего, собственно говоря, эти супруги разводятся?» подумал адвокат, не посвященный, к своему сожалению, ни в какие подробности. Ни отец, ни эта «корректная англичанка», как окрестил Ксению присяжный поверенный, ни тем более «диковинный супруг» не сообщили ему о причинах. Просто хотим развестись, и кончено.
А господин Уржумцев в качестве адвоката, да еще человека любящего, как он говорил, «изучать» человеческую породу, был любопытен и крайне интересовался во всяких делах интимной их стороной. Своим мягким и вкрадчивым голосом, добродушной, веселой улыбкой и всепрощающею терпимостью он умел так «заводить» своих клиентов «в интересах разъяснения дела», что они обыкновенно выкладывали ему свои души и, случалось, рассказывали про себя такие мерзости, что коробили, подчас, и «изучающего» адвоката, возмущая даже и его беспредельную терпимость.