Страшной реальности! Что я хочу этим сказать? Наверное, по мере того, как все это происходило, я все меньше тревожился. Я начал понемногу приходить в себя, — мне казалось, что я объясняю себе все это тем, что это уже было, что это всего лишь воспоминание. Почему в этом объяснении должно было заключаться что-то удовлетворительное и успокаивающее, я сказать не могу, — но именно так оно и было. Я прислушивался, словно к происходящему на сцене, забыв о Бэгли, который, как мне кажется, чуть не падал в обморок, прислонившись к стене. Я вздрогнул от этого странного зрелища, которое внезапно обрушилось на меня, снова заставив мое сердце бешено заколотиться: большая черная фигура в дверном проеме размахивала руками. «Входи! Входи! Входи!» — хрипло выкрикнул бедняга Бэгли во весь голос, а потом без чувств рухнул на порог. Он был менее искушен, чем я, — он больше не мог этого выносить. Я принял его за нечто сверхъестественное, — как и он меня, — и прошло некоторое время, прежде чем я осознал происходящее. Только потом я вспомнил, что с того момента, как я обратил свое внимание на него, я перестал слышать другой голос. Прошло некоторое время, прежде чем я привел его в чувство. Должно быть, это была странная сцена: светящийся в темноте фонарь, белое лицо человека, лежащего на черной земле, я над ним, делаю для него все, что могу, и, вероятно, меня приняли бы за убийцу, если бы кто-нибудь нас увидел. Когда мне, наконец, удалось влить в него немного бренди, он сел и огляделся с диким видом. «Что случилось? — спросил он; затем, узнав меня, попытался подняться на ноги со слабым возгласом: — Прошу прощения, полковник». Я отвел его домой, как мог, заставив опереться на мою руку. Этот большой человек был слаб, словно ребенок. К счастью, какое-то время он не помнил, что произошло. С того момента, как Бэгли упал, голос прекратился, и все стихло.
— У вас в доме эпидемия, полковник, — сказал мне Симсон на следующее утро. — Что все это значит? Вот уже и ваш дворецкий бредит по поводу голоса. И, насколько я могу судить, именно вы приложили к этому руку.
— Да, доктор, вы правы. Я думаю, что мне будет лучше поговорить с вами. Конечно, вы очень внимательны к Роланду, но мальчик не бредит; он такой же нормальный, как вы или я. Все это правда.
— Такой же нормальный, как… я… или вы. Я никогда не считал этого мальчика ненормальным. У него умственное возбуждение, лихорадка. Но что с вами, я не знаю. Хотя в вашем взгляде присутствует нечто очень странное.
— Послушайте, — сказал я. — Вы же не можете всех нас уложить в постели. Вам лучше выслушать меня, и только потом ставить диагноз.
Доктор пожал плечами, но терпеливо выслушал меня. Он не поверил ни единому слову из этой истории, — это было ясно, — но он выслушал ее от начала до конца.
— Мой дорогой друг, — сказал он, — мальчик рассказал мне то же самое. Это настоящая эпидемия. Когда один человек становится жертвой такого рода вещей, это относительно безопасно; но вас здесь уже двое или трое.
— Тогда как же вы это объясняете? — спросил я.
— Объясняете! К сожалению, нет никакого объяснения той болезни, которая воздействовала на ваш мозг. Если это обман, если в основе его лежит эхо или ветер, то мы имеем дело с каким-то слуховым нарушением или чем-то в этом роде…
— Пойдемте со мной сегодня вечером, и вы все увидите сами, — сказал я.
Услышав это, он громко рассмеялся, а затем сказал:
— Это не такая уж плохая идея, но если бы стало известно, что Джон Симсон охотится за привидениями, моя репутация погибла бы безвозвратно.
— Вот оно как, — улыбнулся я. — Вы обвиняете нас, неученых, в каких-то слуховых расстройствах, но не осмеливаетесь сами исследовать, что же это такое на самом деле, из страха быть осмеянными. И это вы называете наукой!
— Это не наука, а здравый смысл, — ответил доктор. — Эта штуковина ни что иное, как просто наваждение. В данном случае, взяться за исследование — означает потворствовать нездоровой тенденции. Что хорошего может из этого выйти? Даже если я получу доказательства, я не собираюсь в них верить.
— Я должен был сказать вам это еще вчера, — я не собираюсь вас убеждать, и не хочу, чтобы вы обязательно поверили, — сказал я. — Если вы докажете, что это заблуждение, я буду вам весьма обязан. Пойдемте, — кто-нибудь должен пойти со мной.
— Вам следует успокоиться, — ответил доктор. — Вы вывели из строя этого вашего беднягу и сделали его, — в некотором смысле, — сумасшедшим на всю жизнь, а теперь хотите вывести из строя и меня. Но в кои-то веки я нарушу свои принципы. Чтобы сохранить лицо, если вы предоставите мне, где переночевать, я приду к вам после моего последнего обхода.