Я осветил фонарем то же самое пространство. Это был круг ослепительного света посреди темноты. При первом же звуке меня охватил легкий ледяной трепет, но когда стон приблизился, признаюсь, единственным моим чувством было удовлетворение. Насмешник был посрамлен. Свет упал на его лицо, и на нем появилось озадаченное выражение. Если он и боялся, то с большим успехом скрывал это; но, по крайней мере, он был явно озадачен. А потом все, что случилось прошлой ночью, повторилось снова. Повторилось странным образом. Каждый крик, каждый всхлип казались такими же, как и прежде. Я слушал их почти без всяких эмоций, думая о том, как это действует на Симсона. Сказать по правде, он держался неплохо. То, что издавало эти звуки, находилось, если верить нашим ушам, прямо перед дверным проемом, в свете, который отражался и сиял в блестящих листьях больших остролистов, росших в некотором отдалении. Ни один кролик не мог бы остаться незамеченным, но там ничего не было. Через некоторое время, Симсон, — как мне показалось, с некоторой осторожностью и неохотой, — вышел со своей свечой в это пространство. Его фигура четко вырисовывалась на фоне остролистов. Как раз в этот момент голос, по своему обыкновению, замер и, казалось, исчез под дверью. Симсон резко отшатнулся, как будто кто-то коснулся его, затем повернулся и низко опустил свою свечу, словно изучая что-то.
— Вы кого-нибудь видите? — шепотом воскликнул я, ощущая, как холодок пробежал по моему телу.
— Это всего лишь… проклятый можжевеловый куст, — ответил он. Я прекрасно понимал, что это чепуха, потому что куст можжевельника был совсем рядом. Он ходил после этого, круг за кругом, всюду тыча своей свечой, а потом вернулся ко мне с внутренней стороны стены. Он больше не смеялся, его лицо было бледным и напряженным.
— И как долго это будет продолжаться? — шепнул он мне, как человек, который не хочет прерывать того, кто говорит. Я был слишком взволнован, чтобы заметить, были ли перемены голоса такими же, как и прошлой ночью. Он внезапно растворился в воздухе, с тихим повторным всхлипом, затихающим вдали. Если бы там что-то было видно, я бы сказал, что человек в этот момент должен был сидеть на корточках на земле рядом с дверью.
После этого мы очень тихо пошли к дому. И только когда увидели его, я спросил:
— Что вы об этом думаете?
— Я не знаю, что и думать об этом, — быстро ответил он. Он взял с подноса, — хотя и был очень воздержанным человеком, — не кларет, который я собирался ему предложить, а немного бренди и проглотил его почти неразбавленным. — Заметьте, я не верю ни единому вашему слову, — сказал он, зажигая свечу, — но я не знаю, что и подумать, — прибавил он, когда был уже на полпути наверх.
Все это, однако, нисколько не помогло мне в решении моей проблемы. Я должен был помочь этому плачущему, рыдающему существу, которое стало для меня столь же реальной личностью, как и все, кого я знал; к тому же, что я мог сказать Роланду? Я опасался, что мой мальчик умрет, если я не найду способа помочь этому существу. Возможно, вы удивитесь, что я говорю об этом именно так. Я не знал, был ли это мужчина или женщина, но в том, что это была несчастная душа, я сомневался не больше, чем в своем собственном существовании, и моей задачей было успокоить эту боль, избавить от нее, если это было возможно. Было ли когда-нибудь подобное задание дано взволнованному отцу, опасающемуся за своего единственного сына? В глубине души я чувствовал, — каким бы фантастическим это ни казалось, — что я должен как-то исполнить это поручение или потерять своего ребенка; легко представить, что вместо этого я был готов умереть сам. Но даже моя смерть не продвинула бы меня вперед, если бы не привела в один мир с несчастным существом у двери.
На следующее утро Симсон ушел еще до завтрака и вернулся с влажными травинками на ботинках и выражением беспокойства и усталости, — свидетельством плохо проведенной ночи. После завтрака ему стало немного легче, и он осмотрел двух своих пациентов, поскольку Бэгли окончательно не оправился. Я проводил его на поезд, чтобы выслушать, что он скажет о мальчике.
— Пока все идет очень хорошо, — ответил он, — никаких осложнений нет. Но имейте в виду, Мортимер, вам нужно быть очень осторожным. Ни слова о прошлой ночи.
Мне пришлось рассказать ему о моем последнем разговоре с Роландом и о том невозможном требовании, которое он мне предъявил, и хотя он пытался шутить, я видел, что он был очень встревожен.
— Вам следует попросту солгать, — сказал он, — поклясться, что вы изгнали это существо, — но этот человек был слишком добросердечен, чтобы удовлетвориться этим. — Это ужасно серьезно, Мортимер. Я не могу отнестись к этому легкомысленно, как мне бы хотелось. Я желал бы найти выход из этого положения, ради вас. Кстати, — коротко добавил он, — вы заметили куст можжевельника слева?
— Один из них находился справа от дверного проема. Я заметил вашу ошибку вчера вечером.