Открытая дверь и другие истории о зримом и незримом

— Нет, сэр, прошу прощения, это совсем не что-то новенькое. Когда-то он справился с собой, хотя это было нелегко сделать; но теперь все вернулось на круги своя, если вы позволите мне так выразиться. И я не знаю, сможет ли он снова справиться, в его возрасте.

Его слова меня скорее рассердили, чем встревожили. «Вы, должно быть, стали жертвой какой-то нелепой ошибки, — сказал я. — И если бы не ваша многолетняя преданность нашей семье, Морфью, я бы не позволил вам так говорить о своем отце».

Старик бросил на меня наполовину удивленный, наполовину презрительный взгляд. «Он был моим хозяином гораздо дольше, чем вашим отцом», — сказал он, поворачиваясь на каблуках. Это заявление было настолько комичным, что мой гнев разом исчез. Я вышел, — я как раз направлялся к двери, когда произошел этот разговор, — и отправился на свою обычную прогулку, которую вряд ли можно было назвать удовлетворительным развлечением. Окружавшая меня пустота казалась сегодня более очевидной, чем обычно. Я поздоровался с полудюжиной знакомых, и выслушал столько же новостей. Я прошел до конца главной улицы и повернул обратно. Я сделал одну-две небольшие покупки. А потом я повернул домой, презирая себя за то, что не смог придумать ничего лучше. Разве долгая загородная прогулка не имела бы хоть какой-то смысл? По крайней мере, она могла оказаться более полезной; но это все, что можно было сказать. Я нисколько не был озабочен словами Морфью. Мне они показалось бессмыслицей, и, оценив по достоинству его замечательную шутку о том, что он больше интересуется своим хозяином, чем я — своим отцом, я с легкостью выбросил их из головы. Я старался придумать какой-нибудь способ рассказать об этом разговоре отцу, не огорчая его тем, что Морфью высказался о нем достаточно критично, а я выслушал его, не одернув, — потому что мне казалось, отец вполне способен оценить такую хорошую шутку. Однако когда я вернулся домой, произошло нечто, заставившее меня совершенно забыть о ней. Любопытно, что когда новый предмет беспокойства или тревоги неожиданно занимает ваш ум, — зачастую второй следует сразу же за первым и придает ему силу, которой тот сам по себе не обладал.

Я уже подходил к нашему дому, раздумывая, не ушел ли куда мой отец и найдется ли у него для меня время, — у меня имелся к нему небольшой разговор, — как вдруг заметил возле закрытых ворот бедно одетую женщину. У нее на руках спал ребенок. Наступил весенний вечер, в сумерках сияли звезды, и все вокруг было зыбким и неясным, — даже фигура женщины была похожа на тень, мелькавшую то здесь, то там, то по ту сторону ворот. Увидев мое приближение, она остановилась и на мгновение остановилась, а затем, казалось, приняла внезапное решение. Я смотрел на нее с предчувствием, что она собирается обратиться ко мне, хотя и не имел ни малейшего представления — о чем. Она действительно направилась ко мне, словно все еще в чем-то сомневаясь, — как мне показалось, — и, когда приблизилась, сделала какой-то нерешительный реверанс и тихим голосом спросила: «Вы — мистер Филипп?»

— Что вам угодно? — сказал я.

И тогда она внезапно, — чего я никак не мог ожидать, — разразилась длинной речью, — потоком слов, которые, должно быть, были уже наготове и ждали у дверей ее уст, когда она распахнет их.

— Ах, сэр, мне нужно с вами поговорить! Я не могу поверить, что вы будете жестоки, потому что молоды; и я не могу поверить, что он будет так жесток, если его собственный сын, — а я слышала, что вы у него единственный, — заступится за нас. Ах, сэр, таким, как вы, ничего не стоит, если вам неудобно в одной комнате, просто выйти в другую; но если одна комната — это все, что у вас есть, и из нее вынесли всю мебель, и в ней не осталось ничего, кроме четырех стен, — ни колыбели для ребенка, ни стула, на который ваш муж садится, когда приходит с работы, ни кастрюли, чтобы приготовить ему ужин…

— Послушайте, — сказал я, останавливая ее, — добрая женщина, кто мог отнять у вас все это? Разве кто-то способен на подобную жестокость?

— Вы говорите, что это жестоко! — воскликнула она с каким-то торжеством. — О, я так и знала, что вы это скажете, — как и любой настоящий джентльмен, который не терпит жестокого обращения с бедными людьми. В таком случае, во имя Господа, просто пойдите и скажите это ему, сидящему там, внутри. Скажите ему, чтобы он подумал, что делает, доводя бедняг до отчаяния. Слава Господу, приближается лето, но все же ночью очень холодно, когда у тебя больше нет одеяла; и когда ты весь день трудишься, не покладая рук, а дома нет ничего, кроме четырех голых стен, и все твои бедные маленькие предметы мебели, которые ты приобретал один за другим, экономя на всем, все исчезло, и ты стал не лучше, чем в начале, или даже хуже, потому что тогда ты был молод. О, сэр! — голос женщины превратился в какой-то страстный вопль. А потом она умоляюще добавила, приходя в себя: — О, попросите за нас, он не откажет своему собственному сыну…

— С кем мне поговорить? Кто всему виной? — спросил я.