Внезапно я вспомнил взгляды слуг, которыми они обменялись, когда они, в темноте, свернули к конюшне. Им это не нравилось, да и лошадям тоже. Я вспомнил, как услышал, несмотря на беспокойство за Роланда, быстрое и громкое движение коляски, и мысленно дал себе слово выяснить причину этой странности. Мне показалось, — сейчас наступил самый подходящий момент, чтобы сделать это, — то есть, пойти в конюшню и поговорить. Умы деревенских жителей понять сложно, если вообще возможно; это могла быть какая-то дьявольская шутка, или же они просто могли быть заинтересованы, по какой-то причине, в том, чтобы за Брентвудской аллеей закрепилась дурная слава. К тому времени, как я вышел из дому, уже стемнело, и никому из тех, кто знает эту местность, не нужно объяснять, как черна ноябрьская ночь под высокими лавровыми кустами и тисами. Я два или три раза входил в самую гущу кустарников, ничего не различая впереди себя далее шага, пока не оказался на широкой дороге, где деревья слегка раздались и стало видно слабое серое мерцание неба, под которым темнели, подобно призракам, огромные липы и вязы; но когда я приблизился к развалинам, снова стало темно. Как и следовало ожидать, я напрягал зрение и слух, но ничего не видел в абсолютном мраке и, насколько помню, ничего не слышал. Тем не менее, у меня возникло ощущение, что там кто-то есть. Ощущение, которое на моем месте испытало бы большинство людей. Оно было достаточно сильным, чтобы пробудить меня ото сна, — ощущение того, будто кто-то наблюдает за мной. Полагаю, на мое воображение повлиял рассказ Роланда, а тьма всегда полна тайн. Я яростно затопал ногами по гравию, чтобы прийти в себя, и резко крикнул: «Кто здесь?» — Никто мне не ответил, да я и не ожидал, что кто-нибудь ответит; к тому же, из моей затеи ничего не вышло — ощущение, будто за мной кто-то наблюдает, охватывало меня с прежней силой. Я оказался настолько глуп, что не хотел оглядываться назад, а отступил в сторону и обернулся, пристально вглядываясь в мрак. С огромным облегчением я заметил, что в конюшне горит свет, создавая в темноте своего рода оазис. Я быстро проследовал в это освещенное и веселое места, подумав о том, что звон ведра конюха, пожалуй, один из самых приятных звуков, которые я когда-либо слышал. Кучер был главой этой маленькой колонии, и именно к нему я отправился, чтобы продолжить свое расследование. Он был местным уроженцем и в течение многих лет заботился о поместье в отсутствие семьи; он должен был знать все, что происходит, и все традиции этого места. Я видел, как слуги с тревогой следили за мной, когда я являлся среди них в столь поздний час, и провожали меня взглядами до самого дома Джарвиса, где он жил один со своей старой женой; их дети обзавелись собственными семьями и покинули отчий кров. Миссис Джарвис засыпала меня тревожными вопросами. Как чувствует бедный молодой джентльмен? Но остальные знали, — я видел это по их лицам, — что именно привело меня сюда.
— Звуки?.. О да, там постоянно шум… ветер в деревьях, вода в низинах журчит. Что же касается бродяг, полковник, то здесь они почти не появляются, да и Мерран, что сторожит у ворот, женщина решительная. — Говоря это, Джарвис смущенно переминался с ноги на ногу. Он держался в тени и старался не смотреть на меня без необходимости. Очевидно, его разум пребывал в смятении, и у него были причины держать свое мнение при себе. Его жена сидела рядом, время от времени бросая на него быстрый взгляд, но ничего не говоря. Кухня была очень уютной, теплой и светлой — создавая поразительный контраст с холодом и таинственностью ночи снаружи.
— Я думаю, что вы шутите, Джарвис, — сказал я.
— Шучу, полковник? Кто угодно, только не я. С чего бы это мне шутить? Даже если сам дьявол поселился в старом доме, меня это не интересует…
— Сэнди, замолчи! — повелительно воскликнула его жена.
— Чего ради я должен молчать, если полковник стоит здесь и задает мне вопросы? Я же говорю, если сам дьявол…
— А я тебе говорю — замолчи! — воскликнула женщина в сильном волнении. — Такой темной ночью, в ноябре, при такой погоде… Как ты смеешь называть… имя, которое не следует произносить? — Она отложила чулок и встала. — Я же говорила, тебе все равно не удастся сохранить это в тайне. Это не та вещь, которую можно спрятать. Расскажи полковнику все, — или я сделаю это сама. Я не хранительница твоих секретов и тайн дома! — Она щелкнула пальцами с видом полного презрения. Что же касается Джарвиса, румяного и полного, каким он был, то перед этой решительной женщиной он как-то сразу съежился. Он повторил ей два или три раза ее же собственное заклинание: «Замолчи!», а затем, внезапно изменив тон, воскликнул: — Так скажи ему, черт тебя побери! Да пусть хоть все призраки Шотландии поселятся в старом доме, разве это моя забота?