Открытие

Коровин быстро записывал, а когда Игорь закончил свой рассказ, стал переспрашивать. Особенно его интересовала та часть погони, где отец взял в руки ружье.

— Так отец в воздух стрелял?

— Конечно, в воздух.

— И много раз?

— Три заряда истратил на воде и один на берегу.

— И один раз мог попасть в человека, верно?

— Нет, ствол вверх был все время.

— Но лодку-то вашу раскачивало?

— Покачивало...

— Ну, и могло у отца сорваться да прямо по человеку, а?

— Не могло!

— Ну, раз раскачивало вашу лодку...

— У отца твердая рука!

— Следовательно, не мог он промахнуться?

— Из тихой бухточки последний раз стрелял он, из уловца!

Коровин нахмурился и прекратил расспросы. Потом дал прочитать Игорю свою запись и попросил расписаться. Игорь поставил размашистую подпись, похожую на те, которые оставлял на бумагах отец. Расписалась и мать, дрожащими буквами, вкривь и вкось.

— До свидания. — Коровин щелкнул замком портфеля и усмехнулся, заскрипев ремнями. — Смышленый сын растет у Петра Васильевича. Отца не подведет...

Он отдал честь матери и скорым шагом направился к двери. Вместе с его бодрым военным шагом вдруг растаяла уверенность. Во всем доме нависла вязкая тишина. Игорь снова заходил из комнаты в комнату.

— Сходи за хлебом, сынок, — услышал он голос матери.

— За хлебом? — спросил Игорь, останавливаясь на полшаге. — А Феня?

— Теперь все самим придется делать, — ответила мать и развела руками. — Как говорила Феня: от сумы и от тюрьмы не зарекайся... Так оно и выходит, однако.

— Ладно паниковать! — прервал ее Игорь. — Давай деньги.

Он снял с гвоздя кепку и надвинул ее на глаза. Потом взял протянутую матерью десятку и вышел из дому.

Над витимскими гольцами клубились сизые дождевые тучи. Они набегали на город, омывая его дождем. А из города выползал туман. Клочки его соединялись в белесые пласты, которые стлались над тайгой и по склонам тянулись к тучам.

Игорь брел по грязи, радуясь ненастной погоде. Было немного прохожих, и он благополучно добрался до магазина. Перед крыльцом натянул кепку на самую переносицу. Открыл дверь.

— Кто последний? — спросил он, изменив свою мальчишечью фистулу на басок.

Его не расслышали. Очередь гудела, будто здесь был не магазин, а целый рынок.

Игорь спросил громче.

— Я, паренечек, я, — ответила старуха в плюшевой тужурке.

Заняли очередь и за ним. Игорь увидел, что его не узнают. Все заняты разговором.

— Надо ж, стрелять в живых людей, как в собак, — плакалась старушка в плюшевой тужурке, — а еще начальство!

— Говорят, в упор стрелял, — басил дед в шинели пожарника.

— Человека убить что палец уколоть, — встряла краснолицая женщина, давно порывавшаяся сказать свое слово. — О-о-ох, люди пошли: из-за железки горло перервут.

— Не верьте, бабы, — пискнула молодайка и пристукнула белыми чесанками в галошах. — Мой грит: они сопротивление оказывали...

— А-а-а, — зашумела очередь. — Они-то не стрелили, а он стрелил...

— Васька, кому он зло мог принести?

— Надо было на месте сидеть, не искать сомнительного фарту...

— Брось, Мотька, твой у Бандуреева пятки лижет.

— Начальство оправдываешь, Мотька!

— Васька, он все жилу кичился открыть.

— За ней и побежал, за коренной жилой.

— А полуглиссер зачем угнали управленческий?

— Они гоняют — им ничего, и на охоту, и на рыбалку, а людям по делу съездить — шиш под нос!

— Спросить надо было, а не самовольничать!

— Попробуй спроси!

— Погонят и еще дадут!

— Шмеля жалко — посадят если...

— Тогда и Бандуреева не пощадят!

— Теперь такое даром не пройдет!

— Отначальствовал!

Игорь двигался к весам, все сильней сгибаясь. Его знобило, и каждую секунду хотелось закричать на очередь, чтобы замолчали. Никто ничего толком не знал, а старался перекричать другого. За что не любили они отца? Он же за порядок был, против расхитительства. А вся очередь на стороне самовольников!

Игорь несколько раз хотел вырваться, убежать подальше от этих людей. Но решал каждый раз, что горячиться по-отцовски не следует. Выстоял, вытерпел и получил горячую буханку.

Он рванулся из магазина, будто его тут могли растоптать.

Запах черного хлеба щекотал ему ноздри. Игорь не заметил, как сдавил буханку. Она сплющилась, словно была из глины. Пришлось выправлять ее на ходу.

«Разберутся без вашего крика, — думал он, слизывая с губ слезы. — Отец не виноват... Разберутся... Найдут и отца тогда простят».

Перед домом Игорь вытер слезы. И тут же нахмурился.

Вдоль стены прохаживался сосед Ваня-огородник. Обычно с ним дело имела Феня, покупала овощи, подолгу разговаривала о рассаде, времени высева или высадки, какие сорта разводить да как за ними ухаживать на вечной мерзлоте. Она сама собиралась разводить сад, как только братка ее раскопает жилу, получит за нее премию и купит большой дом с огородом. Ваня обещал ей помощь в разведении сада, и на этом их дружба все больше разрасталась. Но Феня теперь у них не бывает. Зачем же пришел огородник?

Ваня стучал кулаком в стену дома, и шелковый плащ топорщился у него над голяшками грязных сапог.

— Дом с виду бывает новый, а бревна трухлявые, — тянул он, морща желтое личико. — Грибок съедает, мадама.