Открытие

— Абсолютно так, — рявкнул один дружок.

— Совершенно верно, — добавил другой.

Игорь тронул мать за рукав ее старенькой кофты, и они пошли на посадку.

— Ты отца на людях-то не позорь, — сказала мать.

— Я не хочу во всем походить на отца, — ответил Игорь.

Мать охнула и отстала.

Металлический трап загудел под каблуками Игоря. Сверху увидел он, как много обелилось волос на голове матери, как глубоко запали щеки и выпятились скулы. Теперь мать казалась куда больше якуткой, чем русской. А раньше было наоборот. И отец раньше больше слушался ее. В таких вот шебутных случаях она останавливала его немигучими глазами, да так, что отец осекался на ходу. Мать как бы напоминала ему о той минуте, когда он в отчаянном порыве спускал последние пузыри воздуха под водой и опутывался сильнее мокрой бечевкой. И еще недавно отца леденил этот взгляд матери. Но после шаманской истории отец стал выходить из повиновения. Ему как бы наплевать на то, что мать когда-то спасла его в устье Шаманки. А больше у матери ничего не было такого, чем бы она могла остановить разошедшегося отца: ни красноречия, ни образованности, ни сильного характера, ни влиятельной родни. Сын и тот улетал от нее теперь. И матери оставалось только молить судьбу послать другой случай, похожий на тот, в тридцать третьем, когда бы она вновь проявила свою таежную выучку и приковала к себе отца. Но разве такое повторится?

— Сын у меня еще скажет свое слово!..

Из дверей аэровокзала выбежали на зеленое поле аэродрома отец и его дружки. Их резкие голоса разнеслись по всему полю.

— ...Наше слово, бандуреевское!

Лукин, стоявший поодаль от трапа, сдвинул пушистые брови и встретил отца в упор своим прямым взглядом. И отец остановился, словно наскочил на неодолимое препятствие. Но стоило ему ощутить по бокам, чуть сзади, дружков, как он заговорил хриплым насмешливым голосом:

— Что, Лукин, не удалось списать Бандуреева?

— Твое счастье, — ответил Лукин, — время еще позволяет тебе гарцевать!

— Мое счастье — вон оно! — кивнул отец на Игоря. — С медалью школу закончил, с золотой!

— Не заслонила б эта медаль солнце ему, — заметил Лукин.

— Он большим человеком станет! — повысил голос отец, и у него заалели ноздри. — С моей помощью и до солнца достанет.

— Твоя помощь опасней медвежьей услуги!

— Смотря для кого!..

— Граждане провожающие!.. — заглушил громкоговоритель гвалт.

Игорь отступил в самолет и забился в кресло рядом с Любой.

Взревели моторы, залихорадило пол, поплыл деревянный теремок аэровокзала. Навстречу промчались белые баки с горючим, и выросла стена тайги. Казалось, самолет неминуемо врежется в гущу деревьев. И тогда враз, в один миг кончится все и радостное, и горькое сегодняшнего дня, не будет неясного продолжения. Но самолет подпрыгнул и понесся над деревьями. Внизу заворочались гольцы, проплыла серая гладь Витима и замелькали домики с квадратами огородов.

Сначала высота и скорость отвлекли, но через несколько минут все стало на свои места. Тяжелые, как валуны, мысли заворочались в быстром потоке происшедшего. Игорь и не предполагал, что Лукин так долго будет помнить промах отца. Неужели отец совершил такую уж непоправимую ошибку? Понятно, был бы Васька Гиблое Дело близок Лукину. А то никакая не родня. Что же он так позорит отца за то преследование? Почему не хочет забыть то дело? Хотя отец тоже хорош — нет, чтобы тихо-спокойно жить, нарочно обращает на себя внимание. Корчит из себя невинно пострадавшего! Как заставить его образумиться, задумался Игорь.

Прохладная ладошка Любы коснулась его лба.

— Устал? — спросила она.

— Да, нелегкая была посадка, — откликнулся он.

Тяготил разговор отца и Лукина. «Нашел к чему прицепиться Дмитрий Гурович, к моей золотой медали, — удивился про себя еще раз Игорь. — Да это же пропуск в образование, за которое вы сами так стоите! Получила бы Люба хоть серебряную, легче было б сейчас у меня на душе!»

Он заворочался в кресле от этих мыслей. Он вспомнил невеселые разговоры о конкурсах в вузы, о проходных баллах и превосходстве выпускников из больших городов по сравнению с маленькими, вроде Витимска.

Люба заметила его косой взгляд.

— Не вспоминай о плохом, — прошептала она. — Давай будем мечтать о будущем.

— Я думаю, время на нас работает, — высказался Игорь, поцеловал ее пальцы и прижал их к виску.

Люба не стала задавать ему вопросов и прильнула к иллюминатору.

Они летели над густой, непроглядной летней тайгой с пятнышками полян, глазками озер и плешинами гольцов. Синим прогалом среди задымленных хребтов сверкнул Байкал.

— Лететь бы так и лететь всю жизнь, — сказала наконец Люба. — Лучше бы не садиться на землю.

— Теперь нас с тобой и на земле никто не разлучит, — отозвался Игорь. — Оторвались от своих; будем сами по себе!

— А вдруг я не сдам экзамены? — запечалилась Люба.

— Я тебе не сдам! — погрозил ей Игорь кулаком.

— А по конкурсу не пройду? — не унималась Люба.

— И мысли не допускай такой! — прикрикнул Игорь.

Но Люба уже не слушала его. Она заткнула уши пальцами и сморщила нос.

Игорь тоже ощутил боль в ушах.