Открытие

— Что же, по-твоему, следователь простофиля? — хрипло спросил Женя.

— Он районный работник, — сразу откликнулся Гарька, — а у таких, конечно, еще бытует понятие: «Признание — царица доказательств», — и, кроме того, зачем задевать такое имя, как Куликов, если даже где-то оно проклюнулось?!

— По твоей гипотезе Матвей Андреевич получается какой-то паук, — пробормотал Женя. — А я слушаю, как дурак!

— И золото, бывает, замещается другим материалом, — напомнил Гарька. — Как в той легенде у Федьки! Человек вроде тот же, а на самом деле начал ржаветь...

— Метасоматоз по-геологически называется, — добавил Женя. — Золото может в пирит превратиться под влиянием метаморфических факторов, и наоборот!

— Он, к сожалению, не наоборот, — закрутил желвачками Гарька. — И даже не остался кем был!

— А мать, — выкрикнул Женя, — не понимает, что утайка сыну боком выйдет?!

— Куликов опять же упредил здесь всех, — объяснил Гарька. — Понимал, что Петр Васильевич мог размахивать не только топором, но и его именем... И разъяснил Ксении Николаевне: «Чем чище имя мое, тем лучше будет твоему сыну!»

Женя вскочил с табуретки, сбросил полушубок и заметался по комнате вслед за Гарькой.

— Тогда, я думаю, надо идти к матери Игоря, — предложил он, — проверить на всякий случай...

— Я тоже полагаю, времени терять нельзя! — согласился Гарька и направился к вешалке-самоделке. — Надо идти!

И тут в дверь боковушки всунулась лохматая голова Митьки:

— Ослобоняйте стол!

— Нам надо идти, Дмитрий Павлович, — заикнулся было Женя.

— Нет уж погодьте! — забасил Митька. — От меня просто не уходят! Да еще такие люди, тайга моя глухая!

Пришлось сгребать со столика все, что было навалено на него. Митька вмиг заставил освобожденную столешницу гранеными стопками, ковшом с водой, баночкой с солеными груздями, тарелкой капусты, усыпанной рубинами мерзлой брусники. Потом он сообщил, что хозяйка варит пельмени ради такого случая, и, пританцовывая, извлек из кармана бутылку. На заиндевелой наклейке проступала блекло-синяя надпись «Спирт». Митька сорвал металлическую крышечку и опустил бутылку на середину стола.

— Ты ж говорил — перцовку! — удивился Гарька.

— Не хипишуй, Гарий Осипович. — Митька выпятил грубую, как лиственничная кора, ладонь. — Тебе лекарство готовлю, как сказал, а мы с Евгением Ильичом чистенький хватанем, так я говорю, Жень?

Он снова умчался на кухню и принес эмалированную кружку, перекидывая ее из руки в руку. Стручок огневого перца торчал из кружки.

— Понял? — спросил он Гарьку, доливая в кружку из бутылки.

— Да, — просипел Гарька, — но я вам дал, Дмитрий Павлович, всего три рубля.

— А это само собой получилось, тайга моя глухая! — Все лицо Митьки покрылось лукавой рябью. — Прихожу в «дежурный», а сам чечетку бью от радости: какой гость сегодня у нас! Спрашиваю продавщицу: «Есть ли перцовое вино?» Отвечает: «Есть». А я говорю ей: «Дай-ка мне бутылочку... спирта».

Женя засмеялся. Гарька потер трещинку на стеклышке, точно хотел затереть ее, и сказал:

— Веселый вы человек, Дмитрий Павлович.

— А чего унывать? — обрадовался Митька и стал разливать спирт по стопкам, добавляя воду из ковша. — Совесть чиста — мошна пуста. Ну да все одно проживем! Раз-два, взяли!

Они звякнули стопками и выпили.

Гарька закашлял. Женя погладил его по спине ладонью и набил капустой рот Митькиного квартиранта.

— Спиртец — это человек! — прорычал Митька и пригладил выцветшую ковбойку на груди. — Будто Христос внутрях прокатился.

— А у меня — каленым железом в горле, — похвастался Гарька. Его глаза повеселели. Он схватился за горло и пропел: — Охо-хо-хо!

Из подполья отозвалась курица: «Ку-ка-ре-ку».

— Чтобы ты захлестнулась, — проворчала тетя Поля, занося в боковушку миску дымящихся пельменей. Она поставила миску на середину стола и скрестила руки на животе, обтянутом белым передником. — Люди вымеряют, по обычаю, такой курою пол от середины дома до порога и там отхватывают голову, если придется хоть гребешком на порог. Не то беда!

— А ты считала? — спросил Митька.

— Нет, — отозвалась тетя Поля, — да доведет меня ведьмища!

— Не дам я курицу в обиду, — сказал Митька. — Гарий Осипович вон за Игоря горой встает, а уж я по своим силам...

— Накличет беду на наш дом, тогда увидишь, — твердила тетя Поля. — Надоть отсечь ей все одно голову... Ксеня-то Бандуреева отрубила, да поздно...

— Кому отрубила? — Пятна выступили на Гарькином лице, и он прижал очки к вискам. — Бандуреева?

— Да курица была у нее такая же петушиная, — пояснила тетя Поля. — Говорили ей все — отсчитай до порога да оттяпай, не то беда! И как в воду глядели... И ты дозащищаешься!

— А не боись, мать, — отмахнулся Митька, — а главное, с нами не дрейфь! Мы беду — по морду!

— Верно, Дмитрий Павлович, — одобрил Гарька, — терять нам нечего, а найдем настоящее золото!

— Между прочим, Мить, — обратился Женя к хозяину, — почему ты сам не пришел к нам сегодня?

Митька мотнул кудрями в сторону квартиранта.

— А Гарий Осипыч, он за двоих работник... Отец у него тоже в тайге схоронен, вот какая у нас обчая причастность.

Гарька налил гостям в стопки, а себе в кружку с перцем: