Открытие Гвианы

Эти тиуитиуас — очень хороший народ и очень храбрый, и речь их самая мужественная и самая рассудительная; мне вряд ли доводилось слышать такую у кого бы то ни было. Летом дома у них, как и у всех, — на земле; зимой они живут на деревьях, строя на них очень искусно города и селения[158]; в испанской истории Западных Индий описано, как они это делают в низинах у залива Ураба. Между маем и сентябрем река Ориноко поднимается на тридцать футов[159], и тогда эти острова заливает на двадцать футов над уровнем земли, за исключением немногих возвышенных мест в их середине; потому эти люди и вынуждены жить таким образом. Они никогда не едят ничего такого, что надо сажать или сеять, и так как дома они ничего не выращивают и землю не обрабатывают, то, приходя в другие страны, они не хотят есть ничего кроме того, что природа родит без человеческого труда. Они употребляют в пищу верхушки пальмитос[160] вместо хлеба и, чтобы добыть остальную пищу, бьют оленей, рыбу и кабанов; у них есть также много видов плодов, которые растут в лесах, и великое разнообразие дикой птицы. И если рассказ об этих птицах не сочтут утомительным или изобличающим дурные вкусы, то можно сказать: мы видели в этих рукавах птиц очень редких цветов и видов, которых больше не найти нигде (сужу по тому, что видел или читал).

Эти люди, которые живут на рукавах Ориноко, называемых Капури и Макурео[161], в большинстве — строители каноэ, и они строят лодки самые большие и красивые и продают их в Гвиане за золото, на Тринедадо — за табак, чрезмерным употреблением которого они превосходят все народы. И, несмотря на сырость, в которой они живут, грубость их пищи и великие труды, которые они претерпевают на охоте, рыбной ловле и ловле птиц для своего пропитания, я никогда ни в Индиях, ни в Европе не видел лучшего, более гостеприимного и более мужественного народа. Раньше они воевали со всеми народами и особенно с каннибалами, так что никто без достаточных сил не решался плавать по этим рекам. Но последнее время они находятся в мире со своими соседями, потому что все считают испанцев общими врагами.

Когда их предводители умирают, они впадают в большое горе. Когда мясо на трупах сгниет и слезет с костей, они вешают скелет в доме умершего касика и покрывают его череп перьями всех цветов и вешают все его золотые вещи на кости его рук, бедер и ног. Те народы, что называются арвакас, рассеянные по многим местам к югу от Ориноко (из этих мест и этого народа был наш индейский лоцман), имеют обыкновение толочь кости умерших своих лордов в порошок, а их жены и друзья выпивают этот порошок с различными напитками[162].

Выйдя из гавани этих сиавани, мы стали подниматься вверх по реке с приливом и отдавали якорь при отливе и таким образом продвигались вперед. На третий день как мы вошли в реку наша галера села на мель и завязла так прочно, что мы подумали, — здесь-то и пришел конец нашим открытиям, и нам придется оставить шестьдесят наших людей, подобно грачам, на деревьях вместе с этими народами. Но на следующее утро, когда выбросили весь балласт, мы, толкая корабль взад и вперед, сняли его с мели и двинулись дальше. К концу четвертого дня мы попали в такую хорошую реку, какую я вряд ли когда-либо видел и которая называлась Великая Амана; она текла без излучин и поворотов, прямее, чем другие. Но вскоре морской прилив покинул нас, нам оставалось либо изо всех сил грести против сильнейшего течения, либо вернуться обратно тем же путем, каким мы шли. У нас не было иного способа, как уверить отряд, что трудиться придется всего два или три дня, и это только и могло побудить их стараться изо всех сил. Все джентльмены, как и остальные, гребли по очереди, сменяя друг друга у весел.

Каждый день мы проходили мимо изрядных притоков, некоторые из них впадают в Аману с запада, другие — с востока, но к ним я вернусь в описании на карте нашего открытия, где все они будут названы и будут указаны их истоки и устья. Когда прошло еще три дня, наш отряд стал приходить в отчаяние, ибо погода стояла необычайно жаркая, берега реки были покрыты очень высокими деревьями, что еще более усиливало духоту, а противное течение с каждым днем становилось сильнее. Но мы неизменно наказывали нашим лоцманам говорить, что конец завтра, и пользовались этим долго, все время заверяя команду: он будет после четырех поворотов реки, потом — после трех, потом — после двух и так — после каждого следующего поворота. Между тем, однако, прошло уже много дней, и нам пришлось сесть на более скудный рацион, так как хлеб наш уже подходил к концу, а воды не было вовсе. Наши люди и мы сами сильно устали, были опалены солнцем и к тому же сильно сомневались, совершим ли мы когда-нибудь наше открытие или нет. Жара усиливалась но мере того как мы приближались к экватору, а мы были теперь в широте пяти градусов[163].