Открытие природы

Подобно Эмерсону, Торо искал в природе единство, но в конце концов их пути разошлись. Торо последует за Гумбольдтом, верившим, что «целое» может быть понято только через понимание связей, соотношений и подробностей. Эмерсон, напротив, полагал, что «целое» не поддается только рациональному осмыслению без помощи интуиции или некоего откровения свыше. Подобно английским романтикам, как Сэмюэл Тейлор Кольридж, и немецким идеалистам, как Фридрих Шиллер, Эмерсон и его соратники трансценденталисты в Америке выступали против научных методов, ассоциировавшихся с дедуктивным мышлением и эмпирическим поиском{1609}. Такое изучение природы, говорил Эмерсон, приводит к «замутнению взгляда»{1610}. Вместо этого человек должен искать в природе возвышенную истину. Ученые были всего лишь материалистами, чьи «возвышенные начала стали крайне истонченными»{1611}.

Трансценденталисты вдохновлялись немецким философом Иммануилом Кантом и его объяснением познания мира человеком. Эмерсон объяснял, что Кант толковал о категории идей или знания, «не проистекающей из опыта»{1612}. В этом Кант противоречил эмпирикам, таким как британский философ Джон Локк, сказавший в конце XVII в., что всякое знание опирается на опыт чувств. Теперь Эмерсон и его соратники-трансценденталисты настаивали, что человек обладает способностью «интуитивно знать истину»{1613}. Для них факты и проявления природы играли роль занавеса, который нужно раздвинуть, чтобы обнаружить за ним высшую истину. Однако Торо становилось все труднее вплетать восхищение научными фактами в эту картину мира, ибо для него все в природе обладало собственным смыслом. Он был трансценденталистом, который искал те великие идеи единства путем подсчета лепестков цветка или годовых колец упавшего ствола.

Торо начал наблюдать природу как ученый. Он измерял и записывал, и его интерес к такого рода подробностям становился более настойчивым. И вот осенью 1849 г., через два года после ухода из хижины и когда стало окончательно ясно, что его «Неделя» провалилась, Торо принял решение, которое изменит его жизнь и породит «Уолден», таким, каким мы знаем его сегодня{1614}. Торо полностью изменил свою жизнь введением нового распорядка дня: серьезные штудии по утрам и вечерам с перерывом на длинную дневную прогулку. Это был момент, когда он перестал быть просто поэтом, восхищающимся природой, и стал превращаться в одного из важнейших американских писателей-натуралистов. Возможно, сыграл роль болезненный опыт с изданием «Недели», возможно, его разрыв с Эмерсоном. А может, Торо сосредоточился на том, что было ему ближе всего. Независимо от причин, все изменилось.

Вместе с этим новым расписанием начались его научные занятия, включавшие длительные каждодневные записи в дневнике. Каждый день Торо записывал, что видел на прогулках. Раньше эти записи представляли собой случайные отрывочные наблюдения, бывшие главным образом набросками для его статей и книг, теперь они стали регулярными и хронологическими описаниями времен года в Конкорде во всей их сложности. Вместо того чтобы вставлять отрывки из дневника в литературные произведения, как он делал раньше, Торо оставлял новые книги неизменными. То, что было разрозненным сборником, теперь стало «Полевыми заметками» (Field Notes){1615}.

Со шляпой в роли «ящика ботаника», куда он складывал свежие образцы растений во время длинных прогулок, с тяжелой нотной тетрадью как прессом для растений, подзорной трубой и тростью, которой он проводил замеры, Торо теперь изучал природу во всех ее деталях{1616}. На прогулках он делал записи на мелких клочках бумаги, которые затем по вечерам он развивал в свои развернутые дневниковые описания. Его ботанические наблюдения были настолько педантичными, что ученые все еще используют их для проверки воздействия на перемену климата: сравнивают даты первого цветения растений или начала листопада из дневников Торо с тем, что происходит в наши дни{1617}.

«Я опускаю редкие события – ураганы и землетрясения – и описываю обычные, – указывал Торо в своем дневнике. – Вот подлинная тема для поэзии»{1618}. Гуляя, измеряя и наблюдая, Торо отходил от великих и возвышенных идей Эмерсона о природе. Тогда же, освобождаясь от влияния Эмерсона, Торо начал знакомиться с трудами Гумбольдта. «Я чувствую, что для чего-то созрел, – записал Торо в своем дневнике. – Пришло мое время сеять – я достаточно оставался под паром»{1619}.