Открытие природы

Гумбольдт заимствовал слово «космос» из древнегреческого, где оно означает порядок и красоту – но ту, что создает человеческий глаз. Так Гумбольдт соединяет мир внешний, физический, и внутренний мир разума. В гумбольдтовском «Космосе» говорилось о взаимоотношениях человечества и природы, и Торо твердо определял свое место в этом космосе. На Уолденском пруду он писал: «У меня собственный мирок»{1665}, имея в виду солнце, звезды и луну. «Зачем мне чувствовать одиночество? – вопрошал он. – Разве наша планета не в Млечном Пути?»{1666} Он был не более одинок, чем цветок или шмель на лугу, будучи, как и они, частью природы. «Разве я отчасти не листья, не зелень, сформировавшие меня?» – спрашивал он в «Уолдене»{1667}.

В одном из самых известных мест «Уолдена» Торо признается, как сильно изменился после прочтения Гумбольдта. Годами он каждую весну наблюдал, как оттаивает песчаная железнодорожная насыпь у Уолденского пруда{1668}. По мере того как солнце прогревало замерзшую землю и плавило лед, пурпурные потоки песка отщеплялись и устремлялись вниз, покрывая насыпь бороздками, похожими очертаниями на листья: то была песчаная листва, предшествующая появлению листьев на деревьях и весенней поросли.

В первоначальной рукописи, написанной в хижине у пруда, Торо описал это «цветение» песка в отступлении в менее чем сто слов{1669}. Теперь оно разрослось более чем на 1500 слов и превратилось в один из центральных эпизодов «Уолдена». Песок, писал он, проявляет «ожидание растительного листа»{1670}. Он оказывается «прототипом»{1671}, совсем как древняя форма Гёте. Явление, бывшее в первоначальной рукописи просто «невероятно интересным и прекрасным»{1672}, теперь стало иллюстрировать то, что Торо называл «принципом всех действий природы»{1673}.

Эти немногие страницы показывают, как Торо возмужал. Его описание последнего декабрьского дня 1851 г., сделанное одновременно с чтением Гумбольдта, стало метафорой космоса. Солнце, согревающее берега, он сравнивает с мыслями, согревающими его кровь. Земля не умерла, а «живет и растет»{1674}. И затем, глядя на те же места весной 1854 г., дописывая последний черновик «Уолдена», он отметил в дневнике, что земля была «живой поэзией… не окаменевшим, но живым организмом»{1675}. Эти слова он почти дословно включит в окончательный вариант «Уолдена»: «Земля полна жизни», написал он, и природа «дышит полной грудью»{1676}. Это была природа Гумбольдта, пышущая жизнью{1677}. Наступление весны, заключал Торо, «подобно сотворению космоса из хаоса»{1678}. Это были одновременно жизнь, природа и поэзия.

«Уолден» Торо был мини-космосом одного отдельного уголка, воплощением природы, в которой все взаимосвязано, полным деталей повадок животных, весеннего цветения и толстого льда на пруду{1679}. Объективности и чисто научного исследования нет, написал Торо, заканчивая «Уолден», потому что тому и другому всегда сопутствуют субъективность и чувства. «Факты сыплются из поэта-наблюдателя, как зрелые семена», – заметил он{1680}. Основа всего – наблюдение.

«Я ловлю небо и землю», – провозгласил Торо{1681}.

Часть V Новые миры: Развитие идей

20 Величайший человек со времен Потопа

В год после издания второго тома «Космоса» Гумбольдту становится все сложнее исполнять мастерский берлинский фокус – балансировать между своими либеральными политическими взглядами и обязанностями при прусском дворе. Это стало почти невозможным после того, как весной 1848 г. в Европе начались беспорядки. После десятилетий реакционной политики по континенту покатилась волна революций.

Упадок в экономике и подавление политических собраний породили мощные протесты в Париже, вследствие чего напуганный король Луи-Филипп 26 февраля отрекся от престола и сбежал в Берлин. Через два дня французы провозгласили Вторую республику, революции произошли в Италии, Дании, Венгрии и Бельгии и других странах. В Вене консерватор государственный канцлер князь фон Меттерних попытался и не сумел подавить выступления объединившихся студентов и рабочих. 13 марта он подал в отставку и тоже бежал – в Лондон. Прошло два дня, и австрийский император Фердинанд I обещал своему народу конституцию. Правители по всей Европе запаниковали.