Открытие природы

Чтобы добраться до Сьерра-Невады, Мьюру пришлось пересечь широкую равнину – Центральную долину. Шагая в высокой траве, среди цветов, он мысленно сравнивал эти места с «Эдемом от начала и до конца»{2085}. Центральная долина смахивала на огромную клумбу, на красочный ковер, развернутый у него под ногами. Все это изменится за считаные десятилетия: сельское хозяйство и орошение превратят этот край в величайший в мире огород и фруктовый сад. Позже Мьюр будет оплакивать огромный дикий луг, «вырванный плугом и выпасом из жизни»{2086}.

Шагая в сторону гор, сторонясь дорог и поселений, Мьюр купался в красках и целебном воздухе так, что, по его словам, это была «достаточная сладость для ангелов»{2087}. Вдали сверкали белые вершины гор Сьерра – как если бы они были сделаны из чистого света – «как стена небесного града»{2088}. Оказавшись наконец в Йосемитской долине, протянувшейся почти на семь миль, Мьюр пришел в восторг от первозданной глуши и красоты.

Множество высоких серых гранитных скал, обрамлявших долину, выглядели эффектно. Почти в 5000 футов высотой, скала Хаф-Доум была самой высокой, и казалось, наблюдала за долиной, как часовой. Обращенная к долине сторона ее была совершенно отвесным склоном, противоположная – пологой, половина рассеченного купола. Не меньше впечатляла гора Эль-Капитан, вертикально громоздящаяся на 3000 футов над долиной (расположенной в 4000 футов над уровнем моря). Она настолько крутая, что до сих пор пользуется у скалолазов грозной славой. Эти перпендикулярные гранитные скалы выглядели так невероятно, что казались рукотворными.

Это было самое лучшее время для посещения Йосемитской долины: от таяния снегов с гранитных обрывов обрушивались вниз многочисленные водопады. Мьюру казалось, что они «низвергаются прямо с небес»{2089}. Тут и там возникали танцующие в брызгах радуги{2090}. Узкий Йосемитский водопад своей высотой, около 2500 футов, превосходит все остальные водопады в Северной Америке. Долина поросла соснами, маленькие озерца отражали все окрестное великолепие.

С этим застывшим зрелищем соперничали древние секвойи (Sequoiadendron giganteum) в роще Марипоса в каких-то двадцати милях южнее долины. Высокие, стройные и величественные, эти великаны выглядели выходцами из другого мира. Нигде в мире, кроме западного склона Сьерры, таких секвой не находили. Некоторые секвойи рощи Марипоса взмывали почти на 300 футов в высоту и имели возраст более 2000 лет. Будучи самыми большими деревьями (с одним стволом) на Земле, они принадлежат к старейшим живым организмам планеты. Самые древние деревья – грандиозные колонны с бурой корой с вертикальными желобками и без нижних ветвей, тянущиеся к небесам, – выглядели даже выше, чем были на самом деле. Они не походили ни на одно дерево, которое Мьюр когда-либо видел.

Мьюра занимало множество вопросов: какими насекомыми населен «подпол мхов»{2091} и как сформировалась Йосемитская долина. Он взирал на природу как Гумбольдт, которого влекли величественные картины Анд, что не помешало ему насчитать на одном соцветии дерева в джунглях 44 000 цветков{2092}. Мьюр насчитал 165 913 цветков на одном квадратном ярде{2093}, и при этом восторгался «раскаленным сводом неба»{2094}. Большое и малое сплеталось воедино.

«Когда мы пытаемся выхватить что-то по отдельности, мы обнаруживаем, что оно неотделимо от всего остального во вселенной», – написал он потом в своей книге «Мое первое лето в Сьерре»{2095}. К этой мысли Мьюр возвращался снова и снова. Когда он писал о «тысячах невидимых нитей» и «неисчислимых неразрывных ниточках» и обо всем, «что не может быть разрушено», он обдумывал концепцию природы, где все взаимосвязано{2096}. Каждое дерево, цветок, насекомое, пернатое, река или озеро, казалось, звало его «изучить что-то из его истории и взаимоотношений»{2097}. Величайшим достижением своего первого лета в Йосемити он назвал «уроки единства и взаимосвязей». (В своих экземплярах «Картин природы» и «Космоса» Мьюр пометил места, где Гумбольдт писал о «гармоничном сотрудничестве сил» и «единстве всех жизненных сил природы», а также знаменитое гумбольдтовское высказывание, что «природа в действительности – отражение целого»{2098}.)

Мьюр был так заворожен Йосемити, что на протяжении нескольких следующих лет он возвращался туда так часто, как только мог. Иногда он оставался на месяцы, иногда всего на недели{2099}. Если не удавалось заняться скалолазанием или просто прогулками и наблюдениями в Сьерре, он нанимался на любые работы в Центральной долине, в предгорьях или в Йосемити. Он работал пастухом в горах, подручным на ранчо, на лесопилке в Йосемитской долине. Однажды он построил себе там хижину, через которую протекал ручеек, баюкавший его по ночам{2100}. Прямо внутри хижины росли папоротники, по полу прыгали лягушки. При любой возможности Мьюр пропадал в горах, «крича среди вершин»{2101}.