– Придется встать, – резко сообщаю я ему и тут же пугаюсь: как бы он не решил, что я хочу его прогнать. – Отец… – Это все объясняет, но звучит как оправдание. – Он немного пугается, когда просыпается. Лучше мне быть рядом, чтобы помочь миссис Пи.
Симеон садится. Я тянусь за халатом и покидаю постель.
– Все понятно, – говорит он. – Не стану путаться у тебя под ногами. Только дай мне две минуты, чтобы одеться.
Все получается как-то скомканно. Я хочу попросить его остаться, хочу сказать, что быстро проверю, все ли в порядке с отцом, и вернусь. Зря, что ли, я купила круассаны? Но я говорю всего лишь «хорошо».
Больше ничего! Даже не смотрю на него, чтобы не видеть его разочарования.
– Передай мои брюки, – просит он. Его одежда аккуратно сложена на стуле. Я выполняю его просьбу.
– Я… – пробую я что-то исправить, но он перебивает:
– Не беспокойся. – Он поднимает руку, чтобы я умолкла. – Я понимаю.
Ничего он не понимает. Он просто не может, ведь я и сама-то себя не понимаю.
Он натягивает под одеялом трусы, отрицая своим смущением нашу недавнюю близость, потом стоя надевает остальное. Я опускаю глаза, но уже после того, как увидела атлетический торс, поросшую черными волосами грудь. Знаю, я должна что-то предпринять, пока он от меня не ускользнул.
– Я чудесно провела вечер, – выдавливаю я. Это игра моего воображения или его улыбка действительно выглядит грустно?
– Я тоже, – отвечает он, застегивая рубашку. – Было здорово, Кара-Любимая. Мы еще увидимся или все, разбегаемся?
Я вздрагиваю. Не хочу, чтобы он думал, что я его прогоняю, но мое колебание, предшествующее ответу, словно свидетельствует, что мое намерение именно таково. Я пытаюсь возразить, но мои слова кажутся пустыми даже мне самой.
– Нет, ничего подобного. Это было бы замечательно! Просто я уезжаю, а тут еще отец, и…
Почему я не могу сказать ему о своих чувствах, сознаться, что он – лучшее, что со мной бывало за все время, что я себя помню? Правильные слова не произносятся, хоть тресни. Симеон пожимает плечами.
– Я оставлю тебе свой номер, – говорит он. – На всякий случай. – Он выуживает из кармана старый чек, озирается в поисках ручки, находит и пишет цифры, потом аккуратно кладет записку на мою подушку.
– Кара! Кара! – зовет меня отец из своей комнаты. Я смотрю на дверь, перевожу взгляд на Симеона.
– Я должна идти. Мне правда жаль.
Он кивает:
– Ступай, Кара. Все хорошо. Я понимаю.
Если бы! Ничего он не понимает.
Я иду по коридору в комнату отца, Симеон следует за мной. Я поворачиваюсь, чтобы попрощаться, но он уже спускается по лестнице. Мгновение – и я слышу, как открывается и тихо затворяется дверь.
Отец лежит в постели и смотрит в потолок. Я подхожу, он не поворачивает голову.
– Давай-ка тебя поднимем, – говорю я.
В моем голосе нет ни капли той мягкости, с которой я обычно к нему обращаюсь. Сейчас я не испытываю теплых чувств к этому человеку, своему отцу, изуродовавшему мою жизнь и до сих пор умудряющемуся ее портить.
– С Новым годом, папа, – добавляю я без улыбки.
Я обхватываю его, чтоб помочь сесть. Влажные пижамные штаны задираются на его тощих ногах.
Потом, уже после завтрака, собрав белье отца для стирки, я иду одеваться. На подушке лежит записка с телефоном Симеона. Я беру ее. Надо бы ему позвонить, объяснить, что я не идиотка, что мне меньше всего на свете хотелось его прогонять, просто я не привыкла к ласковому обращению. Вот как мне надо бы поступить, но я знаю, что не сделаю этого. Записку с телефоном я аккуратно прячу между страницами своей книги.
35
Второго января я отправляюсь в Америку. Поезд, везущий меня в аэропорт, отъезжает от станции. Я не позволяю себе мыслей о том, что бросаю отца и миссис Пи, о том, что скажет Майкл, когда узнает о моем отъезде. Или о Симеоне. Мысли о Симеоне у меня под строжайшим запретом.
Дожидаясь своего рейса в аэропорту, я нахожу в интернете комиксы про капитана Хэддока, чтобы проверить, правильно ли запомнила, какой он с виду, действительно ли он всклокоченный голубоглазый брюнет. Увы, на рисунках Эрже у Хэддока вместо глаз какие-то кружочки. Нелепо сравнивать человека с персонажем комикса. Придется перестать думать о голубых глазах.
Перелет проходит без приключений, я томлюсь в длинной очереди на иммиграционный контроль. Потом забираюсь в такси и с заднего сиденья впервые знакомлюсь с видами Сан-Франциско. Слева от меня поднимается от воды легкий, как пар, туман, верхушки небоскребов прячутся в тучах. Различаю сквозь дымку прославленный мост Золотые Ворота. Он меньше, чем я ожидала; переваривая это первое открытие, я делаю и второе: мост белый, а не красный. Спутала мосты – вот какая я туристка! У меня пылают щеки, хорошо хоть, что я ничего не сказала таксисту. Через несколько кварталов впереди появляется красный мост, верхушки его опор тонут в тумане. Проезжая мимо четко пронумерованных причалов, я понимаю, что немногое известное мне о Сан-Франциско почерпнуто из телепрограммы «Городские истории». Я ищу глазами супермаркет, где устраивают вечеринки для холостяков.