Никто никогда не спрашивал его о мотивах, не интересовался, что так настойчиво толкает его к цели. Наверное, они думали, что он увидел что-то по телевизору или что выбрал такую цель за неимением лучшей. Майкл скрытный, у него никогда не было потребности делиться своими мотивами. Это его личное дело, его, если хотите, секрет. Он ни разу не засомневался в своем решении с тех пор, как нашел отцовские бумаги и решил, что должен их понять, чтобы понимать все остальное. Место на студенческой скамье в лондонском Королевском колледже практически у него в кармане. Результаты экзаменов, которые он сегодня узнает, – всего лишь необходимая формальность.
Его отец почти не интересовался его заявками в университеты. Но Майкл этого от него и не ждал. Приглашения в школьный центр информации для родителей всегда оказывались в мусорной корзине. Отец не учился в университете и не видел в этой учебе смысла.
«Честная толковая работа – вот что тебе нужно, – говорил он. – Это гораздо лучше, чем долги за три года обучения и несколько букв после твоей фамилии. Ты должен быть впереди всех, Майкл. Пролезь в хорошую фирму, пока твои дружки будут пропивать свои гранты. Пусть они зря теряют время, будь умнее их».
Майкл мог бы объяснить, что хочет быть адвокатом, а для этого нужен диплом юриста и профессиональная квалификация, но какой от этого толк? Он просто заполнил в школе бланк, аккуратно подделав подпись своего отца, и отослал, ничего не сказав дома. И вот сегодня, всего через два часа, он заберет результаты, и это станет его первым шагом в прощании с домом.
Он уже не может лежать, приходится встать и принять душ. Сколько еще раз он будет принимать душ в этой ванной, думает он, пока мокрые черные волосы облепляют его голову, как водоросли. Раз двадцать, максимум двадцать пять, можно не считать. Он делает воду горячее и морщится от обжигающих струй, хлещущих его по плечам. Когда кончаются силы терпеть, он делает воду почти ледяной, и его тело рефлекторно вздрагивает.
– Что это ты застрял в душе, зря льешь воду? Я деньги не печатаю, знаешь ли.
Майкл игнорирует отцовский крик, устанавливает нормальную температуру воды и застывает под струями, глядя, как вода устремляется в сток. Вокруг него клубится пар, вскоре ему становится трудно разглядеть поднесенную к лицу руку.
– Если ты не выключишь душ, – слышится голос за дверью, – то видит Бог…
Майкл лениво выключает воду и выходит из душа. Обмотавшись полотенцем, он открывает дверь. Отец стоит так близко, что едва не падает в ванную.
– Что «видит Бог»? – спрашивает Майкл, протискиваясь мимо отца и торопясь в свою комнату.
– Мал еще мне дерзить! – грозно произносит отец.
– А вот и нет. Только притронься ко мне, старикан, – и я сломаю тебе шею. Переломлю надвое, как прутик.
Майкл наслаждается своей дерзостью. Свобода так близка, что он почти чувствует ее вкус. Она делает его безрассудным.
Открывается дверь, появляется Кара. Видно, что она только что проснулась. Светлые вьющиеся волосы кажутся нимбом над ее головой. Она собиралась пожаловаться на шум, но, почувствовав напряжение, меняет тактику.
– Не надо, Майкл, – просит она, моля его взглядом держать себя в руках. Но Майкл нынче неприкасаем. Пусть вместо одежды на нем одно полотенце, он знает, что никто до него не дотронется.
– Следи за языком, – говорит ему отец.
– А то что?
– А то пикнуть не успеешь, как вылетишь на улицу.
– Это меня устраивает, – говорит Майкл. – Если ты воображаешь, что я проведу под твоей крышей на секунду дольше необходимого, то ты сильно заблуждаешься.
С этими словами он скрывается в своей комнате и с удовольствием хлопает дверью.
– Это мой дом! – кричит через дверь отец. – Я заставлю тебя подчиняться моим правилам!
Майкл надевает трусы, спортивные штаны, футболку. Ему слышно, как Кара старается угомонить отца. Открыв дверь, он подходит к отцу, все еще сыплющему угрозы. Он выше отца – ненамного, но тем не менее, стоя вплотную к нему, чувствует себя уверенно. Сейчас ему важно зафиксировать свою правоту.
– Прошли времена, когда ты мог мне приказывать, – говорит он, обдавая лицо отца своим дыханием и снова ловя его ноздрями.
В отличие от отца он не кричит, а говорит тихо, спокойно, четко произнося каждое слово, чтобы избежать недопонимания.
– Двенадцать долгих лет я мирился с твоим ором и тиранством. Не пойму, с чего ты взял, что вправе так со мной разговаривать. Особенно после того, что натворил. Если ты думал, что имеешь надо мной власть, то она уже много лет как утеряна. Допустим, технически ты мне отец, но это одно название, ты для этого не годен. С тех самых пор. А то и раньше.
Готовясь мысленно к этому моменту, Майкл раздумывал, не придется ли ему высказаться еще яснее; похоже, что нет, и так все понятно. Лицо отца, только что багровое от злости, бледнеет, он вдруг словно уменьшается в росте.
– Ой, что случилось, папочка? – не унимается Майкл. – Ты думал, я не знаю? Я не дурак. Я давным-давно сложил два и два и с тех пор просто ждал, пока буду готов уехать.