Открытки от незнакомца

Все идет не по плану. Я надеялась, что она будет рада видеть меня, свою давно потерянную племянницу, но где там, в ней нет ни крупицы тепла. Нас разделяет, как тюремная решетка, ее враждебность. Вот и все, что от нее исходит. Чтобы добиться того, ради чего я приехала, мне придется быть такой же прямой и резкой, как она. Я понемногу смелею. Это мне по плечу. Если она хочет холодной отчужденности, ее и получит.

Я уже готова заговорить, но подходит Энцо с меню. Урсула отмахивается от него, как от надоедливой мухи. Наверное, она намерена только пить, но я голодна, поэтому с благодарностью беру меню. Заказываю кувшин воды и самую маленькую пиццу «Маргарита», какая у них есть (в меню сказано, что ее хватит на двоих-троих). Думаю, Урсула наблюдает за мной, хотя ее глаза так прищурены, что трудно определить, открыты ли они вообще.

– Так… – совершенно безразличным тоном произносит она, когда Энцо опять отходит. – Спрашиваю еще раз: что именно ты хочешь узнать? – Она выделяет слово «именно», произнося его по слогам. Я беру свой бокал, это дает мне время перевести дух. Рука дрожит, вино вот-вот расплещется. Но если Урсула и замечает это, то не подает виду.

– До недавних пор, – начинаю я, – я думала, что моя мать умерла, когда мне было два года, но сейчас подозреваю, что она еще жива. Поэтому я подумала, что вы могли бы пролить на это свет. – Я говорю спокойно и обстоятельно, как будто мне все равно, что она ответит.

– Он наконец почувствовал угрызения совести?

– Кто почувствовал?

– Заносчивый кичливый болван, называющий себя твоим отцом.

Вот это удар так удар! Мне хочется вступиться за отца, но я понимаю, что тогда Урсула возведет между нами еще более толстую стену.

– Вы хотите спросить, узнала ли я это от отца? – говорю я с максимально доступной мне бесстрастностью. – Нет, он ничего мне не говорил. Я сама кое-что нашла, и у меня появились вопросы.

– Он не соизволил на них ответить и тогда ты прилетела сюда, чтобы донимать меня, как избалованный ребенок?

– Нет, – отвечаю я, обиженная этим обвинением. – Отцу я об этом не сказала ни слова.

– А надо было, не пришлось бы тратиться на перелет и беспокоить меня. Или он по-прежнему корчит кретина-ханжу и не краснея врет?

– Я не могу спросить у отца, потому что он болен. У него Альцгеймер. Он себя самого-то едва сознает, о том, чтобы отвечать на вопросы о событиях тридцатилетней давности, не может быть и речи.

Урсула берет свой бокал, покачивает его, а потом залпом выпивает.

– Грустно это слышать, – говорит она так, что поверить в ее грусть весьма сложно. – Что ж, поделом. Впал в слабоумие, говоришь?

Это выводит меня из себя.

– Не говорите так о нем! – вспыхиваю я. – Человек серьезно болен.

– Кидаешься на его защиту? Честно говоря, меня это удивляет. Учитывая обстоятельства. – Она явно наслаждается игрой в кошки-мышки, что все сильнее меня бесит.

– Послушайте! – Я говорю сквозь стиснутые зубы, чтобы мой голос звучал ниже, внушительнее. – Я забралась в такую даль ради встречи с вами. Вы сами захотели встретиться, никто вас не принуждал. Если не можете сообщить мне ничего конструктивного, то я прямо сейчас уйду и обо всем забуду. Но я не готова сидеть здесь и позволять вам играть со мной в ваши игры.

Еще не договорив, я знаю, что все испортила. Урсула собирает вещи и поднимается, слегка покачиваясь.

– Значит, нам нечего друг другу сказать. – Она открывает сумочку, кидает на стол пятьдесят долларов и почти бежит к двери, не обращая внимания на посетителей, с любопытством поворачивающих голову ей вслед.

Я сижу не шевелясь, еще не осознав случившегося. Энцо приносит пиццу и удивленно смотрит на опустевшее место.

– Ей пришлось уйти, – бормочу я.

Он пожимает плечами, как будто клиенты, не дожидающиеся еды и сбегающие, здесь обычное дело.

– Приятного аппетита, – говорит он мне и уходит.

Я больше не чувствую голода, более того, от запаха пиццы меня подташнивает. Я отодвигаю ее и тянусь за своим бокалом.

38

Восемь вечера, я уже в отеле. Здесь ничего не изменилось, в вестибюле стоит гул голосов приезжающих и уезжающих, по кафельному полу тарахтят колеса чемоданов, портье громко кричит таксисту. Постояльцы ловят по углам вай-фай, их лица озарены свечением экранов. Для них этот вечер не отличается от других, а у меня только что взорвался мир.

Меня тянет прямиком в бар, быстро проглотить два джина с тоником, чтобы заглушить разгулявшиеся чувства, но не хочется оказаться среди людей, рисковать, что кто-нибудь заведет со мной разговор.

Поэтому я сворачиваю налево, к лифтам. Двери разъезжаются почти сразу, я вбегаю в кабину и тороплюсь нажать кнопку закрывания дверей, чтобы ко мне больше никто не вошел. Кабина едет вверх, то же самое проделывает ком у меня в горле. Глаза щиплет от слез. Я кусаю губы, чтобы сделать себе больно физически и отвлечься от боли душевной. У себя на этаже я уже чувствую во рту металлический привкус собственной крови.