Пока я гадаю, что осталось от моего макияжа, мимо проезжает грузовик, обдающий меня ледяной водой из глубокой лужи на мостовой. От шока я лишаюсь дара речи и стою, безмолвно открывая и закрывая рот, как рыба. Потом, увидев, во что меня превратил гад-водитель, я яростно кричу ему вслед, но он торопится прочь, наплевав на то, что натворил. Я озираюсь, ожидая от собратьев-пешеходов сочувствия, но всем все равно, они рады, что сами не стали жертвами цунами. Вода стекла, я вижу, что досталось плащу, а не блузке, но на брюках чернеют потеки. Поделать ничего нельзя, на то, чтобы вернуться в отель и переодеться, уже нет времени, не хватало еще, чтобы Урсула махнула рукой и ушла, не дождавшись меня. Придется как-то выкручиваться. Шмыгну в женскую комнату ресторана, кое-как высушу волосы под сушилкой для рук, подправлю макияж. Не к такому началу я стремилась, но это еще не конец света.
Сворачиваю за угол – и вижу залитый красным неоновым светом фасад ресторана. Он манит теплом и уютом. Мои попытки заглянуть внутрь безуспешны, там полумрак. Разберусь, когда войду. Сердце так колотится, что я с трудом перевожу дыхание. Предприняв последнюю тщетную попытку вытереть размазавшуюся тушь, я перешагиваю порог.
Ко мне тут же бросается метрдотель. Намерение привести себя в порядок уже не осуществить.
– Здравствуйте, чем я могу вам помочь?
– У меня встреча с Урсулой Кемп.
Я не была уверена, известно ли ему ее имя. Судя по реакции, известно очень хорошо.
– Синьора Кемп? – Он приподнимает бровь. – Она уже здесь. Прошу вас! Я вас отведу.
У меня нет времени проверить свой внешний вид. Я тороплюсь за ним, пытаясь что-то сделать на ходу со своими мокрыми волосами. В ресторане гостеприимная, расслабленная атмосфера, кирпичные стены, цветные фонарики на потолке. Еще рано, но за большинством столиков уже сидят болтающие пары и компании. На терракотовых подставках каким-то чудом громоздятся, не обрушиваясь, огромные пиццы. К моему удивлению, здесь принято собирать излишки еды для раздачи нуждающимся. Не ожидала, что Урсула привержена такого рода благотворительности.
За баром сияют красной кожей две кабинки, в одну из них меня и приглашают.
– Пожалуйста, синьорина.
При нормальных обстоятельствах я бы фыркнула от такой неумелой лести, но сейчас у меня совсем другое на уме. В кабинке, лениво положив на стол руку, сидит моя тетушка. Перед ней бутылка вина и наполовину пустой бокал.
На вид она старше, чем я представляла. Седые волосы коротко подстрижены в стиле пикси. Я бы не смогла носить такую короткую прическу. Лицо вытянутое, худое, морщинистое, одна морщина пересекает лоб вертикально, как боевой шрам, губы поджаты, вокруг глаз густая сеть морщинок, как у заядлой курильщицы. Она оглядывает меня с ног до головы, и я машинально складываю руки на груди.
– Дождь, – говорю я, сбитая с толку ее цепким взглядом и испытывая потребность объяснить свой внешний вид.
– То-то я и гляжу.
У нее выговор типичной жительницы Восточного Лондона, проведенные здесь тридцать лет не отразились на ее акценте.
– Принесите нам еще одну, Энцо, – говорит она, указывая кивком на бутылку.
Сколько времени она здесь сидит? Я, вся всклокоченная, разглядываю свою новообретенную тетю.
– Нечего так на меня пялиться, – говорит она почти агрессивно. – Да сядь ты, бога ради! Ты привлекаешь ко мне внимание.
Я выхожу из ступора и сажусь на диванчик напротив нее. Когда она опять открывает рот, в ее голосе уже не слышно агрессии, но и тепла тоже не прибавилось.
– Надо же! – Она отпивает еще вина. – Дочка Энни, совсем взрослая!
У меня чувство, что мои челюсти скручены проволокой. Но даже если бы я посмела открыть рот, то у меня не получилось бы сказать что-то осмысленное, вот я и молчу. Хорошо бы официант поскорее принес мне выпивку, чтобы было чем занять руки.
– Зачем ты сюда приехала, Кара? Что тебе нужно от меня? – От ее прямоты я опять впадаю в ступор. Знаю, мне лучше поскорее что-нибудь сказать, иначе она примет меня за полоумную.
– Здравствуйте, тетя Урсула, – выдавливаю я.
– Лучше обойдемся без этого, – говорит она. – Допустим, по крови я твоя тетка, но на титул не претендую. Называй меня просто «Урсула».
Энцо приносит бутылку, сразу ее откупоривает и, не спрашивая, наливает нам обеим – на пробу. По мне, вполне годится, мне все равно, что пить, главное, выпить. Я подношу бокал к губам.
– Что? А тост? – удивляется Урсула. – Типа «за отсутствующих друзей». – Она поднимает бокал, я не отвечаю. Кажется, Урсула Кемп мне уже не нравится.
– Как я написала в своем письме, я хотела задать вам кое-какие вопросы о моей матери, Энн.
– Милая малышка Энни… – подхватывает она. От ее слов веет каким-то непонятным мне холодом. В них нет злобы, но и нежности не слышно.