Открытое письмо молодому человеку о науке жить

Тем более что недостаточно что-нибудь открыть. Надо еще, как говорил Валери, освоить собственные открытия. Мы не освоили как следует наши недавние изобретения. Знаете остроумное высказывание Жана Ростана: "Человеку надо научиться быть могуществен-ным"? Могущественным, но не всемогущим. Не будем преувеличивать. Полет с Земли на Луну или даже на Марс и Венеру, на кометы и в другие галактики свиде-тельствует о незаурядной изобретательности и храб-рости человека; но в масштабе вселенной это пустяк. Если бы какой-нибудь обитатель электрона открыл способ перелететь со своего электрона на соседний, все "электронны" затрубили бы о чуде. Ну и что с того? Событие, потрясшее эти крошечные существа, не имело бы глобального значения. Мы сделали четыре шага в пустоту? Что такое четыре шага в сравнении с бесконечностью? Мы считаем, что изучили цепи моле-кул, передающих наследственные признаки, но ведь каждая из этих молекул заключает в себе целый мир, и мир этот для нас тайна за семью печатями. Обе беско-нечности Паскаля* недоступны нам и останутся таки-ми навечно. Мы не боги. Просто в нашем масштабе, на нашем комочке грязи мы обрели дьявольскую силу. Нам остается стать достойными этой силы.

У нас есть физические средства уничтожить циви-лизацию и род человеческий; у нас нет моральных средств предотвратить это уничтожение. Народы с грозным видом потрясают межконтинентальными ра-кетами, и где гарантия, что они в конце концов не предпочтут уничтожить всJ и вся, лишь бы не потерять свой престиж. Одна из задач вашего поколения (если вы на это способны) -- положить конец этим глупым ребяческим выходкам. Герои Гомера могли вволю бра-ниться друг с другом -- бог с ними, они решали вопро-сы чести в поединке, рискуя только собственной жиз

(588)

нью. Государи XVIII столетия силой отбирали друг у друга земли -- это еще куда ни шло (хотя поведение их не назовешь благородным); в их времена сражались лишь военные. Но нельзя допустить, чтобы те, кто стоят у кормила власти в наши дни, развязали ядерную войну. Никакая распря, в особенности словесная, не стоит сотен миллионов жизней... Уже сейчас некото-рые дальновидные и трезвые руководители государств поняли это. Они удерживаются от потоков брани. Но в мире еще остается много бесноватых, и миссия ваша не из легких. От вашей победы над словопрениями зависит судьба рода человеческого.

В совсем иной, не такой опасной сфере, сфере искусств, вас тоже ждет борьба со словами. Во всякую эпоху в литературе существовали непримиримые тече-ния: древние и новые, классики и романтики. Однако по своего рода всеобщему молчаливому уговору никто никогда не оспаривал у великих авторов всех времен из законное место. Гюго почитал Гомера, Рабле, Монтеня, Корнеля. Сегодня вам твердят, что старые формы обветшали, что новая живопись возвещает конец вся-кой живописи, что традиционным архитектурным формам нет места в современных городах, что новый роман провозглашает гибель романа, что писать рас-сказ с сюжетом -- преступление, что благодаря эротиз-му отпала нужда в описании чувств... Слова, слова.

Опасность нашего времени не в том, что на земле живет кучка безнравственных людей, авантюристов, бандитов и разбойников. Эти отбросы общества суще-ствовали всегда; случалось даже, что из низов выходи-ли великие люди. Особая опасность нашего времени в том, что ныне писатели искренне уверены, что, оправ-дывая аморализм, мягкотелость, закон джунглей и без-образное искусство, поступают мужественно. Меж тем ничего героического тут нет; это самый пошлый кон-формизм. Опасность, по словам одного из ваших ро-весников, состоит в том, что "вместо философского учения нам предлагают заклинания, вместо литератур-ной школы -- правила пунктуации, вместо религиоз-ного возрождения -- аббатов-психоаналитиков, вмес-то мистики -абсурд, вместо счастья -- комфорт".

(589)

Другая опасность -- в том, что публика утратила спо-собность воспринимать произведения искусства. В XVII веке любители искусства и литературы имели вкус, и он редко изменял им. Они восхищались Верса-лем, хотя, возможно, и не были способны оценить красоту готического собора или античной статуэтки. Из произведений Мольера мы знаем, что среди них встречались Вадиусы и Триссотены*, которые, совсем как их потомки, расхваливали глупость. Но все-таки людей XVII века было трудно и даже невозможно за-ставить восхищаться нагромождением случайных и бессмысленных слов или потеками краски, в горячеч-ном бреду выплеснутой художником на полотно.