Я думаю, что человек становится более настоящим, когда уже ничего другого не осталось. Уже нет красивых волос, способности работать… Весь социум, все отпадает, и остается суть. И когда человек не ропщет, тогда это видно, и видно мужество и терпение человека. И у детей это очень ярко бывает видно. Они не боятся ничего! У нас был период, когда у нас в хосписе были дети, и они так явно были уже Там… Они разговаривали с тем миром! Они видели Божию Матерь, они видели святых, которые им даже были не знакомы. Обычно все больные знают Матрону – она помогает всем. А был мальчик, которого мама спрашивала: «С кем ты разговариваешь?» – «С Даниилом Московским». А я спрашиваю: «Вы знали его?» – «Нет, не знали». – «А как он выглядит?» – спросила мама ребенка. «Он юный такой, в белом». – «А что говорит тебе?» – «Не бойся, я с тобой». И для детей это нормально, просто.
Но бывает, что даже неверующий человек видит тот мир. Вдруг он смотрит (обычно вверх) – и общается, с удивлением, не со страхом. И тогда так видно, что Господу не важно – верующий, неверующий. Для Него все Его дети.
К. М.:
– Потрясающе. В книге есть такая мысль. Вы цитируете владыку Антония, он рассказывает про свою прихожанку или слушательницу его бесед, которая очень честно отреагировала на заповеди блаженств и сказала: если быть брошенным, плачущим, холодным, голодным – это и есть блаженство, то возьмите его себе! И владыка делает потрясающий вывод: если бы в нас была хотя бы четверть этой честности, мы бы отвергли три четверти Евангелия. А у вас было такое? Владыка говорит, есть места, против которых мы восстаем в Евангелии и которые не можем принять, и нужно их оставить на время, сконцентрироваться на тех местах, которые нас вдохновляют. Вы можете к себе это применить? Проходили ли вы тоже через этот этап честного непонимания, неприятия, вопросов к Богу?Ф. Г.:
– Конечно, были сомнения, вопросы.К. М.:
– А как это было? Что у вас вызвало неприятие?Ф. Г.:
– Когда Он говорит «не противься злу» – это трудно для меня. Я понимаю, что это нужно, то есть нужно внутренне и внешне не реагировать на зло, особенно «мелкое» зло, иначе ты теряешь мир в душе и зло только умножается, – но это трудно. Когда вижу хамство – а в нашем двадцать первом веке много хамства, даже на улице, – мне сложно внутренне не реагировать. Я думаю, это пока не по мне, но молюсь, чтобы научиться этому.К. М.:
– Бывают ли у вас в связи с работой в хосписе вопросы – может быть, от усталости, – «Господи, за что это людям?». Ведь это вопрос, который атеисты особенно часто задают…Ф. Г.:
– И верующие тоже.К. М.:
– «Если бы Бог был, Он бы не попустил таких страданий». И верующие, конечно, тоже не могут этим вопросом не задаваться.Ф. Г.:
– Задают. Когда такая боль, что даже тело человека бывает искажено до неузнаваемости… Я не задаю себе вопросы: «За что? Почему так?» Но я сижу рядом с человеком, прошу, чтобы Господь был с ним в этом страдании, и облегчаю как могу его симптомы. Почему у меня нет этого вопрошания, я не знаю – может быть, из-за доверия к Нему. Владыка говорит: «Господи, я Тебе доверяю, но не понимаю». Я тоже так могу сказать. Я не понимаю, почему дети страдают. Но даже когда у меня все близкие умерли за пять лет, не было этих вопросов. Просто боль, что так случилось… Но задача – быть там, где боль и страдание. Это для меня не просто задача, я уже иначе не могу. Когда видишь настоящее страдание, то можешь забыть про себя до конца, потому что там нужно, чтобы кто-то был рядом. Пока они живы – надо быть рядом, если они этого хотят. Но когда они умерли, я передаю их Христу, и я уверена, что им там хорошо. И продолжаю молиться за них в храме и дома.К. М.:
– Но есть еще один аспект. Ведь когда мы наблюдаем страдания другого или какую-то несправедливость…Ф. Г.:
– Несправедливость – это неправильное слово! Несправедливость – это значит, что Господь несправедливо поступает и мы осуждаем Его. Он поступает непонятно. Но не несправедливо! Кроме того, это говорит о том, что мы считаем себя «жертвой» злого Бога или злой судьбы.К. М.:
– Наше восприятие чего-то как несправедливости может быть ошибочно, но в момент переживания мы это как-то внутренне маркируем, обозначаем, что это несправедливо. И поэтому в нас что-то восстает. А ведь у кого-то, я думаю, в этот момент может возникнуть сомнение в Самом Боге. Не в том, есть Он или нет, а в том, такой ли Он, как я до этого думал? Могу ли я Ему так же доверять, нет ли тут какой-то моей ошибки в понимании, каков Бог, если такое происходит? Судя по тому, что вы говорите, даже в эти моменты вы не сомневаетесь в Боге. На чем основано это доверие? На опыте какого-то внутреннего личного отношения? На том, что вы знаете, что Христос, которому вы молитесь, поскольку вы Его знаете, не обманывает? Или на чем-то еще? Что помогает не терять доверие Богу и не сомневаться в Нем?Ф. Г.:
– Не знаю. Я просто доверяю Ему. И как-то… ну, люблю Его – но это большое слово.