Открытость сердца. Встреча: «сквозь себя» к Богу и человеку

Свидетельствую как журналист, что как только в разговоре, в интервью возникает словосочетание «встреча с Богом», то все, конечно, сразу вспоминают историю владыки, как он в четырнадцать лет прочитал Евангелие, как отец Сергий Булгаков читал им, подросткам, лекцию… У меня даже есть такое ненаучное наблюдение, что в современном православном дискурсе все, что касается темы «встречи с Богом», корнями уходит к этому эпизоду. Не будь этого эпизода в жизни владыки, может, мы бы сегодня про встречу с Богом так много бы и не говорили. Но это только мое интуитивное наблюдение. Однако у меня не было возможности никогда вас спросить: когда произошла ваша встреча с Богом в этом смысле? Та встреча, по которой жизнь делится на «до» и «после»? Или у вас такого не было?

Ф. Г.: – Не было. Единственное – когда меня крестили, здесь, в России, в 1975 году, я почувствовала, что с меня снялась какая-то большая тяжесть. Это было так явно – такая тяжесть, которую я даже не осознавала, была сразу снята! И даже сейчас думаю – это все на Христе лежит, Он эту тяжесть взял на себя. Может быть, это не встреча… У меня не было такой явной встречи, но, возможно, внутренний рост и с самого начала тоска по тому, чтобы быть с Христом. Владыка говорит, что это тоже встреча, потому что я не могла бы тосковать по Тому, кого еще не знаю. Не могу сказать, что это явная встреча, она больше выражается в тоске по Христу. И в доверии – удивительное доверие у меня к Нему. Я смотрю на свою жизнь – у меня было не очень легкое детство, и удивительно, что все-таки дано такое доверие ко Христу и людям. Я в один миг решила переехать из Голландии в Англию – не зная, где я буду жить, что я буду делать. И то же самое было, когда, уже в возрасте, переехала просто так, с одним чемоданом, в Россию, не зная, что будет. Какое-то доверие мне дано. Это тоже не моя заслуга. Кто-то в моем роду, наверное, очень доверял Ему. И в этом смысле я просто иду и иду… Мне кажется, что я знаю Его внутри, но явной встречи, как у владыки, у меня не было. Люди думают, что встреча – это все. Но это больше чем внешнее осознание, что стоишь перед Ним, – это метанойя (покаяние, перемена ума, греч. – Прим. ред.), сразу же или постепенно, всей жизни. Это внутренний переворот.

К. М.: – Владыка много раз рассказывал про свою встречу с Богом, о том, как он прочитал Евангелие, и в одном из рассказов есть, как мне кажется, очень важное продолжение. Он говорит, что после этого ему «хотелось только молиться», ничего другого не хотелось. И я спрашиваю себя – а я способен на такую же перемену? Я тоже про себя рассказываю, что у меня была встреча с Богом. Но у меня после этого не было такого непреодолимого желания молиться. Я продолжил жить как раньше, просто теперь у меня еще был Бог. А вот владыка способен был на такую перемену.

Ф. Г.: – Мне кажется, он обладал такой глубиной и всю жизнь хотел бы быть наедине со Христом, но должен был говорить со многими людьми и раскрывать перед ними свою душу, это было для него, я думаю, трудно. Он сам об этом говорил. По сути, он был замкнутым человеком, и ему было нелегко делиться сокровенностью, которая в нем есть. Он сдержанно говорил «встреча», но за этим наверняка стоит намного больше, чем мы можем знать.

К. М.: – Переходя к теме третьей части книги, «Встреча с человеком», – у владыки часто звучит мысль, что мы можем встречать Бога в другом. «Если ты видел своего брата, ты видел своего Бога». Есть такой монашеский афоризм, не знаю, честно говоря, кто его первым произнес. Наверняка в вашей работе в хосписе были случаи, когда в глазах другого – может быть, больного, может быть, родственника, может быть, врача – вы видели то самое сияние вечной жизни и могли сказать, что через другого человека встретили Бога?

Ф. Г.: – Да, так и есть. Пока я занята собой, ничего не видно. И владыка однажды сказал: «Когда не видишь образ Божий, скажи: Господи, я не вижу, помоги мне увидеть!» Когда человек не очень серьезно болеет, это труднее увидеть, потому что на поверхности обычно какая-то шелуха. Когда же человек страдает, умирает, то его маски чаще всего спадают, и тогда перед тобой оказывается более настоящий человек. Даже если у человека искажено его тело или лицо, все равно бывает так, что вдруг в нем становится видна красота, которая не зависит ни от болезни, ни от искажения тела, ни от умирания… Иногда в детях можно увидеть эту красоту, которая не зависит ни от чего. Образ Божий, по словам владыки, это не статический, это динамический образ, и поэтому бывает, что ты смотришь на человека с трепетом. Ведь мы-то не умираем, мы не знаем, что такое умереть. А и в умирающем человеке есть красота, свет… Но не всегда она видна. Я недавно сидела с человеком, у которого были татуировки по всему телу, возможно, он когда-то сидел в тюрьме. Он тяжело умирал, и в нем не было видно ничего. Но тогда можно сострадать, что человек так далеко от благодати. Это другой, противоположный опыт.