Откуда мне знать, что я имею в виду, до того как услышу, что говорю?

Вот только вся эта ситуация имеет очень мало общего с социальным познанием. Для нее не требуется понимания. Она основана только на стремлении к личному выживанию и удовлетворению собственных потребностей. Если бы мы вели себя подобным образом, то, видя по телевизору людей, которых застигла снежная буря, надевали бы теплые носки. В глобальном плане от этого нет никакой пользы. Но именно так поступают люди в самом начале своей жизни: если ребенок видит, что исследователь в лаборатории плачет, потому что сломалась его кукла (а с психологами такое случается чаще, чем можно подумать), он не бежит, чтобы его успокоить. Он подбегает к своей маме и просится на ручки. С точки зрения ребенка, проблема решена. Это называется эгоцентрической эмпатией. Однако ученому такое поведение ребенка никак не помогает. А вдобавок еще и у мамы может испортиться настроение.

Или давайте вспомним младенца, который кричит, услышав плач другого ребенка. Кому он этим помогает (если не считать самого себя, разумеется)? С эволюционной точки зрения такого поведения достаточно. Но представьте себе, что вы бы точно так же отреагировали на плач своего ребенка. «Ты плачешь? Ну тогда и я поплачу». Вот такая ситуация с точки зрения эволюции уже сомнительна.

Нет, проблема на самом деле кроется в другом. Если я вижу, что сосед по даче забыл выключить воду и она течет из шланга, то я не поступаю точно так же, а иду к нему и говорю об этом. Как бы привлекательна ни была идея слиться душами и подражать друг другу, цель сочувствия иная. Это не поможет нам лучше понять чувства ближнего. Нам уже и так зачастую достаточно сложно отличить свои эмоции от эмоций окружающих.

Если один трогает приятные на ощупь предметы и видит, как другой в это же время запускает руку в бочку с червями, то черви не кажутся ему такими уж противными. И наоборот, если вас тошнит, когда вы касаетесь червей, вам кажется, что и другому так же противно, пусть даже в это время его гладят кисточкой из шелка, павлиньих перьев и локонов Бенедикта Камбербэтча³⁹.

Это первый фактор, препятствующий эмпатии. На нас слишком большое влияние оказывают собственные эмоции.

Но как мозгу удается отделить свои чувства от чувств других людей?

На томографе видно, что зоны активизации не полностью совпадают в ситуациях, когда мы что-то чувствуем сами и когда наблюдаем за чувствами других. Если конкретнее, то в первом случае сильнее задействована соматосенсорная кора мозга⁴⁰. Кроме того, активизируются и другие зоны мозга, в частности те, которые помогают осознавать себя самостоятельной личностью⁴⁰. Таким образом ваш мозг избегает опасной путаницы. Другой участок мозга – надкраевая извилина – вступает в игру, когда нам приходится подавлять свои чувства, если они противоречат чужим. Если же мы не подавляем их, то налицо проявление эгоцентризма. Особенно ярко данная черта выражена у детей и подростков. Это связано с тем, что дети в целом не слишком хорошо способны сосредоточиваться на действительно важных вещах, когда присутствуют какие-то отвлекающие факторы⁴¹. В пожилом возрасте (начиная примерно с 60 лет) вновь отмечается нарастание эмоционального эгоцентризма⁴². Да и на протяжении всей жизни он служит источником определенного потенциала ошибок. Как ни печально, особенно сильно это проявляется по отношению к близким друзьям, от которых мы дистанцируемся в меньшей степени, чем от других⁴³. Преимущества такой близости заключаются в том, что в отношениях с близкими людьми мы способны обращаться к личному опыту для сопереживания таким сложным эмоциям, как отрицание и стыд. Недостатком же является то, что наше сопереживание чересчур окрашено личным отношением. Но если уж мы ведем себя так с друзьями, то кто знает, насколько это способно сказаться на наших взаимоотношениях с другими людьми.

Подведем предварительный итог. Когда участник нашего эксперимента сталкивается с эмоциями, в его мозге одновременно происходит главным образом два процесса: рефлексия собственных переживаний и попытки выборочно приписать свои чувства окружающим.

Это вовсе не значит, что его чувства в данной ситуации ослабевают. Несмотря на смену перспективы, не снижает активность миндалевидного тела мозга⁴⁰, а значит, сила и значимость чувств оцениваются нами как по-прежнему высокие. Таким образом, разделенное страдание, вопреки расхожему мнению, не становится вдвое слабее, а, скорее, вдвое усиливается. И это касается не только боли. Если один из участников эксперимента видит, как другой получает удар током, он разделяет с ним не только боль, но и страх. Это помогает ему учиться на чужих ошибках (более предпочтительная стратегия, чем извлечение уроков из собственных промахов), но выглядит не слишком красиво. Как ни прискорбно, наибольший дискомфорт вы испытываете в тех случаях, когда вам свойственно сильное чувство сострадания или когда вы стараетесь поставить себя на место ближнего. Особенно это заметно, когда человек вам очень дорог.