Откуда взялся этот Клемент?

— Так, значит, по рукам? — рокочет Клемент.

Старик переводит взгляд на него:

— Нет, и довольно этого балагана. Давай, отпирай дверь.

— Не выйдет.

Подобное перебрасывание фразами определенно загоняет обоих в тупик. Клемент пересекает зал и прислоняется к прилавку. Вид у него непринужденный, в то время как его оппонент явно скован неуверенностью. Я совершенно не понимаю, почему после всех своих угроз он так и не позвонил в полицию.

— Ладно, забудем Паттерсона, — внезапно выпаливает Стерлинг. — Я забираю деньги, а вы получаете расписку.

Клемент тут же хватает с прилавка пакет с наличностью.

— А вот это пожалуйста. Только сначала гони писульку.

Старик достает из кармана долговую расписку и, шагнув вперед, нерешительно протягивает Клементу. Клемент выхватывает документ и передает мне, а затем как будто собирается вручить пакет гангстеру. Когда же тот хочет взять деньги, отдергивает руку и бросает пакет обратно на прилавок.

— Облом, Норрис. Мы оставляем денежки у себя.

«Что? Какой еще Норрис?»

Тем не менее челюсть у Стерлинга так и отвисает, а лицо белеет от ужаса, как будто он только что услышал, что жить ему осталось ровно неделю.

— В чем дело, Норрис? Как-то ты сразу поник, а?

А старик и вправду бледнеет до такой степени, что шрам его становится едва различим. Губы у него подергиваются, будто он силится что-то сказать, однако не может подобрать слов.

— Прошу прощения, Клемент, — отваживаюсь вмешаться я. — Почему вы называете его Норрисом?

— Потому что это его настоящее имя, и он действительно был крупной шишкой в Лондоне… среди педофилов.

Я ошарашенно смотрю на Стерлинга, а затем на Клемента:

— Не понимаю…

Клемент только рад объяснить:

— Едва лишь я его увидел, как сразу понял, что лицо его мне знакомо. Только не мог вспомнить, откуда. В общем, его настоящее имя Норрис Дарбридж, и улыбку Глазго ему нарисовали во время отбывания четырехлетнего срока в Уормвуд-Скрабс.

— Это тюрьма?

— Ага. Наш знакомый питал слабость к мальчикам, так ведь, Норрис? Штука в том, что в тюрьме на дух не переносят педофилов и не прочь ужесточить им режим, так сказать. И улыбка Глазго предназначается последнему отребью.

Стерлинг обретает дар речи и лопочет:

— Нет… ты ошибаешься.

— Заткнись, Норрис. С таким-то шнобелем тебя разве да забудешь? Твоя гнусная рожа маячила во всех газетах. Как они там тебя прозвали? «Норрис-Развратник», да?

— Ничего подобного…

— Да брось! Это запросто можно проверить той штукой у Бет, «Гогла» называется.

— «Гугл», — машинально поправляю я.

— Во-во, «Гугл».

Загнанный в угол, Стерлинг — или Норрис, или как там еще его зовут — внезапно вспоминает, что лучшая форма защиты — нападение.

— Полный бред, — фыркает он. — Это гнусная клевета, а у меня очень хороший адвокат. Я засужу вас и обдеру до последнего пенса!

— При наличии доказательства, что ты и есть Норрис Дарбридж, это вовсе не клевета.

— Ну и какое у тебя доказательство? — усмехается старик. — С тем человеком меня давным-давно ничего не связывает.

— Уж не сомневаюсь, ты хорошенько постарался, замазывая свое прошлое. Только об одном позабыл — об отпечатках пальцев.

— Что?

— Твои отпечатки на долговой расписке, что ты мне отдал. И я готов поспорить на свой последний фунт, что они тютелька в тютельку совпадают с отпечатками Норриса Дарбриджа.

Выражение лица Стерлинга, пожалуй, стоит всех двадцати тысяч.

— В общем, Норрис, если хочешь привлечь нас к суду за клевету, валяй. С удовольствием послушаю, как будет выкручиваться твой ловкий адвокатишка.

«Шах и мат!»

Оборона Стерлинга разбита в пух и прах, и он прямо на глазах сникает.

— Ты ничего не знаешь, — скулит он. — Меня подставили. Я невиновен!

— Брехня! Против тебя свидетельствовали семеро мальчиков. Все врали, да?

— Полицию подкупили, и они подучили мальцов. Тебя там не было, ты не понимаешь, как все тогда делалось!

— Ой ли, не понимаю?

«Нет, Клемент! Пожалуйста, не надо!»

Пару секунд Клемент неотрывно смотрит на старика, затем заходит с другой стороны:

— Норрис, ты когда-нибудь смотрел программу «Гений»?

Тот кивает.

— Если бы меня усадили в это их огромное кресло, моей темой был бы Лондон в шестидесятых-семидесятых. Я прекрасно знаю, кто ты такой и что ты делал, так что можешь не напрягаться отнекиванием.

«Чисто сработано!»

Клемент отходит от прилавка и останавливается в метре от Стерлинга, нависая над ним как физически, так и, подозреваю, психологически. Человека, что буквально минут десять назад развязно ввалился в мой магазин, как не бывало. Заносчивый мерзкий старик уничтожен без единого удара.

— Ладно, хватит мурыжить, — хмурится Клемент. — Никаких денег отсюда ты не вынесешь, да еще и купишь магазин за удвоенную начальную цену.

Я практически слышу, как в голове Стерлинга скрежещут шестеренки. Деваться ему определенно некуда.

Избегая смотреть Клементу в глаза, он мямлит:

— А если нет?

— Если нет, твой маленький грязный секрет станет достоянием гласности. Посмотрим на твою популярность среди корешей-полицейских, когда они узнают, что ты за фрукт на самом деле.

Молчание.