ОТМА. Спасение Романовых

– Да, но это ни к чему не привело. Далай-лама ожидал от меня политической поддержки и даже военной помощи против Британии, которой я на тот момент не мог ему оказать. С чего теперь ему принимать меня?

– А мы не будем его спрашивать.

– Не будем? – удивился Государь.

– Это не имеет смысла. С Тибетом нет телеграфной и телефонной связи. Гонец, посланный вперед, лишь ненамного опередит нас. В лучшем случае он доберется туда за два месяца, и столько же времени ему понадобится на обратный путь с ответом. Я не могу ждать четыре месяца в неизвестности. А если придет отказ?

И Барон сам себе ответил:

– Отказ меня не устраивает.

– То есть мы пройдем четыре тысячи верст, чтобы узнать, примет ли нас Далай-лама?

– Мы пройдем этот путь, чтобы в любом случае войти в Лхасу. Если Далай-лама не соизволит нас принять по доброй воле, я просто захвачу Лхасу и заставлю его пойти на переговоры. Для этого я и беру две сотни лучших моих бойцов.

– Вы полагаете взять Лхасу силами двух сотен? Но британский корпус в четыре тысячи штыков захватил Тибет лишь после ожесточенных боев и все равно не смог там удержаться.

Барон упрямо мотнул головой.

– Ничего не значит. Я знаю, как воюют британцы. Две сотни моих казаков при двух орудиях и десяти пулеметах развеют первобытное тибетское войско за полчаса. Кроме того, вам должно быть неизвестно, что Далай-лама прислал мне письмо, в котором благословляет на борьбу с большевиками. Так что никакого штурма не понадобится. Я уверен, Далай-лама Тринадцатый с радостью примет у себя Великого Белого Царя, то есть вас, и Белого Бога Войны, то есть меня. Так зовут меня монголы.

Он назвал себя Богом совсем буднично, будто есаулом представился.

– Решено, мы идем в Тибет. Я уже приказал начать приготовления, не раскрывая цели похода. О дате выхода вам сообщат.

Кивнув всем и никому, Барон покинул резиденцию Государя.

Как только он вышел, Бреннер накинулся на меня:

– Мичман! Вы разболтали Барону свои идиотские фантазии! А он взял да и принял их к исполнению!

Я молчал.

– Ваши действия иначе как предательством я назвать не могу!

– Александр Иваныч, это уж слишком, – сказал Лиховский.

– Я не приказывал мичману разглашать содержание наших дискуссий! – выкрикнул Бреннер.

От столь же резкого ответа меня удержал голос Государя.

– Господа! Я готов идти с Унгерном в Тибет.

Он ушел в свою комнату, вслед за ним Ольга. Мы, оставшиеся в зале, молчали, осознавая неожиданную определенность нашей жизни на ближайшие полгода. Однако Бреннер не мог успокоиться:

– И тем не менее, мичман, вы ведете себя непозволительно!

Это меня взбесило.

– Разрешите следовать обратно на гауптвахту, господин капитан?! Сколько суток ареста мне объявите?

Лиховский и Каракоев испуганно глянули на меня.

– Не сметь разговаривать со мной в таком тоне! – взвился Бреннер.

– Позвольте узнать, какого корабля я мичман и какого полка вы капитан? Нет больше армии, нет больше флота, где мы служили. Вы мне не начальник! Я служу Государю и отныне выполняю только его приказы. И оставьте этот тон! Жаль, не могу вызвать вас.

Все в комнате буквально остолбенели. Бреннер подошел ко мне вплотную.

– Что же вам мешает?

– Господа! Господа! – встал между нами Каракоев.

– Александр Иваныч, Лёня, прошу вас, – сказала Мария.

Сестры обступили нас, Лиховский сжал мой локоть. На другом локте повисла Настя. Мария и Татьяна теснились за спиной Бреннера. Все пребывали в таком волнении, будто мы с Бреннером уже стояли у барьера с пистолетами. Все хотели, чтобы я промолчал, и это было бы разумно, но я уже не слышал голоса разума.

– Хотите знать, что мне мешает? Извольте! Мне мешает то обстоятельство, что вы можете убить меня, а моя жизнь мне не принадлежит. Я не могу оставить Государя и Княжон в такой момент из-за дурацкой ссоры с вами.

– Господа! Господа, прошу вас! – воскликнула Татьяна.

– А вы не преувеличиваете свою значимость? – кипятился Бреннер.

– Нисколько. Моя полезность в нашем походе вам хорошо известна.

– Молокосос!

– По прибытии в Лхасу я к вашим услугам!

– Хватит!

– Прекратите!

– Это глупо, господа!

Из комнаты Государя вышла Ольга, и ее голос, звенящий от возмущения, заставил всех замолчать.

– Как вы можете? Александр Иваныч, Леонид! Что же вы делаете, господа офицеры! Вы – наша единственная защита! В такой момент вы ведете себя как мальчишки! Как может папа́ доверять вам после этого? Как можем мы доверять вам?! Стыдитесь, господа!

Бреннер посмотрел на Ольгу. Взглядом он просил прощения и поддержки, но не получил ни того, ни другого. Кивнул Ольге – только ей – и вышел.

– Леонид, вы очень меня огорчили, и папа́ тоже, – сказала Ольга.

– Мне жаль, если я своим демаршем огорчил Государя и вас, Ольга Николавна, но я не жалею о своих действиях, подтолкнувших Барона к нужному нам решению. Это решение одобрено Государем. Для меня только это важно, а не истерики господина Бреннера. С этого момента я подчиняюсь лишь приказам Государя и не потерплю более нотаций ни от кого, включая и вас, Ольга Николаевна.

Получилось резче, чем я хотел. Ольга, конечно, не заслуживала такого. Она отвернулась и удалилась в свою комнату.