ОТМА. Спасение Романовых

– Ты с ума сошел? – сказал Лиховский.

– Зачем же так? – сказала Мария.

– Я не хотел так с Ольгой Николавной, – сказал я. – Передайте ей мои извинения. Но я остаюсь при своем мнении. Бреннеру я больше не подчиняюсь.

– Ну-ка пойдем, – сказал Лиховский.

Мы вышли в сени, за нами Каракоев.

– Нам ехать четыре тысячи верст – возможно, с боями. И как вы теперь с Бреннером? – сказал Каракоев.

– Обыкновенно, как равные подчиненные Его Величества. После «Святителя Николая» с ним что-то случилось, разве вы не видите? – сказал я.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Каракоев.

– Он потерял кураж. Не может ни действовать, ни принимать решения.

– Ну, хватит, – сказал Каракоев. – Он спланировал операцию освобождения Семьи. Тебе надо напоминать об этом?

– Да, он спланировал, но мы тоже там были. А что потом? Скажите мне, кто нашел и ликвидировал сатанистов? Кто подал идею идти в Красноярск по Ангаре на их пароходе? Кто выполнил миссию у Колчака? Кто придумал выезд Государя под знаменами?! Все это Бреннер? Бреннер?

– Так нам встать во фрунт перед тобой? – сказал Каракоев.

Мне захотелось дать ему в морду, но я сдержался. Видно было, что и он сдерживается с трудом. Вышел на улицу.

Я сказал Лиховскому прямо:

– Почему ты не поддержал меня?

– А чего бы ты хотел? Чтобы я сказал, что больше не подчиняюсь Бреннеру и перехожу под твое командование?

Признаться, именно этого я и ждал – и от Лиховского, и от Каракоева. Они должны были признать меня мозгом и движущей силой нашего квартета, а значит, признать командиром.

Будто угадав мои мысли, Лиховский сказал с улыбкой:

– Ты самонадеян, неуравновешен, тщеславен. Может, это возрастное, может, со временем пройдет, и ты станешь хорошим командиром, а пока … лучше тебе побыть подчиненным. Не обижайся, это ради твоей же пользы и ради нашей безопасности.

Вот что обо мне на самом деле думал мой якобы друг. Я самонадеян? Почему же? Потому что быстро соображаю и действую решительно? Я неуравновешен? Потому что позволяю себе спорить и доказывать то, в чем потом оказываюсь прав? Я тщеславен? Потому что осмелился напомнить о моих спасительных для всех нас действиях?

Но ничего этого я не сказал. Лиховский же попытался перевести все в шутку:

– Только не вызывай меня на дуэль.

– Оставьте этот шутовской тон, поручик, – сказал я так холодно, как только мог. – С этой минуты мы с вами на «вы», и с Каракоевым тоже.

Лиховский перестал улыбаться.

– Что ж, я действительно вас недооценивал в некотором смысле, господин мичман.

– Что здесь происходит? – вошла в сени Ольга.

– Не волнуйтесь, он жив, – сказал Лиховский и вышел.

– Что вы устроили?

– Прошу простить меня за резкость, но это назрело. Я больше не подчиняюсь Бреннеру.

Ольга кивнула устало:

– Я вам верю. Верю, что вы знаете, что делаете.

– Я хотел бы быть ближе к Государю и к вам. Поговорите с Его Величеством. Возможно ли мне придумать какую-то должность при нем? Секретарь? Адъютант? Да хоть денщик!

Ольга впервые улыбнулась:

– Я скажу папа́.

– Можно мне лечь здесь, в сенях? Не хочется идти в барак к моим бывшим друзьям.

– Где же вы здесь ляжете?

– Ничего, я на полу. Шинель есть …

– Вот еще! Идемте! Ляжете на диване.

Мы вернулись в залу. Три сестры сидели по углам, как старушки на поминках.

– Господи, – вздохнула Мария, – неужели мы сможем вынести еще и это?

– Зачем вы это придумали, Лёня? Неужели нет другого выхода? – сказала Татьяна.

– Как бы я хотел, чтобы мы вышли из дома, дошли до станции, которая видна из этого окна, сели в поезд и через два дня вышли в Шанхае… – я сделал паузу. – Но это невозможно. Атаман Семенов, его японские друзья, агенты британской разведки, агенты Колчака, большевики и партизаны ждут Государя на этой дороге.

– Мы все это слышали, – сказала Татьяна. – Опасность плена … Но разве сейчас мы не в плену у сумасшедшего? И по вашей милости идем с этим сумасшедшим в поход за тысячи верст.

Я смотрел на сестер, а ведь они ожили! Обморок сметен волной тревоги и возбуждения, бодрящим предощущением новых испытаний. Слава Богу – мы снова живы!

– Да, Барон – сумасшедший, но именно поэтому он сможет привести нас к цели, – сказал я убежденно.

Декабрь 1918 года Станция Даурия

Анненков вошел в штаб и сразу услышал гулкие удары – будто в глубине здания кто-то лупил молотком по наковальне. Это Агриппина печатала одним пальцем очередной приказ барона. В остальном было тихо и пусто, как обычно. Анненков продолжал прислуживать волкам, несмотря на свое освобождение из-под стражи. Это позволяло ему по-свойски заходить в штаб, да и к волкам он привязался.

Анненков дождался барона, прибывшего в сопровождении полковника Резухина.

– Чего вам? – буркнул барон.

– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, волки останутся без моего присмотра и вашего покровительства. Жалко их.

– С чего это? Без вас найдется, кому говно за ними подбирать.

– Опасаюсь, ваше превосходительство, – голодом заморят или пристрелят.

Унгерн посмотрел на Резухина. Тот сделал удивленное лицо.

– Да все в порядке будет с волками!

Унгерн усмехнулся:

– А он прав. Уморите вы волков. И что вы предлагаете, мичман?