Ближе к вечеру доставили от барона несколько бутылок вина и сумки с провизией. Удивительно, как ему удалось сохранить все это за двадцать три дня похода. Царевны настригли ленточек из цветных платков, купленных Ольгой, навязали из них бантов. Из цветной бумаги навертели райских птиц, золотых рыбок. Потом всей семьей наряжали елку. Николай сидел с папироской, привязывал нитки к птичкам и рыбкам и давал советы, какую игрушку куда. Дочери спорили и тоже покуривали, рискуя поджечь елку. К приходу гостей елка была наряжена, и царевны со служанкой-монголкой и кухаркой-китаянкой накрывали на стол.
Заходили офицеры отряда с поздравлениями. Всем наливали, всем улыбались царевны, но на ужин никого не оставили, кроме Бреннера, Каракоева и Лиховского. Царь со всеми был любезен и излучал поистине рождественское благолепие, будто святой Николай.
24 декабря 1918 года
Час оставался до темноты, а я не нашел даже его следов. Я уже не гнал лошадь, а ехал шагом, переваливая с холма на холм, с бархана на бархан.
Чего, собственно, я хотел? Убить его? Да! Нет! Убить Барона сейчас было бы безумием. Кто поведет нас дальше?
За время перехода через Гоби я иногда ловил себя на том, что подражаю его манерам, его посадке в седле. Мне говорили об этом, я спорил, но в конце концов согласился. И Барон в последнее время уже не раздражался при виде меня и смотрел скорее с иронией, чем с издевкой. Если бы я не был предан Государю, то, наверно, остался бы при Бароне. Жестокость его на самом деле диктовалась обстоятельствами – жестокость вожака волчьей стаи, где надо показывать зубы, чтобы тебя не сожрали. После нескольких стычек с кочевниками, где я хорошо показал себя, Барон перестал меня третировать.
Темнело, и я повернул обратно к монастырю. Вдруг на гребне холма передо мной возник Барон. Шашки у него не было, кобуры я тоже не заметил. Поперек седла он держал свой хлыст-ташур. Я, конечно, был при оружии.
– Мичман, что вы здесь делаете?
– Ваше превосходительство …
Я запнулся. Мне в голову не пришло заранее придумать что-то на случай, если он спросит.
– …за елкой для Государя.
– За елкой? Почему один?
– Казаков я отпустил. Повезли куст хвойный. А я решил настоящую елку поискать.
– Зачем вы гоняетесь за мной?
Я растерялся еще больше.
– Ваше превосходительство …
– Убить меня хотите… – сказал Барон безучастно. – Это ведь вы в меня стреляли в деревне …
Он подождал чего-то. Чего? Попытки снова в него выстрелить? Его конь был крупнее моей лошадки и стоял выше по склону, и я смотрел на Барона снизу вверх. Если бы он сейчас отхлестал меня ташуром, я бы не удивился.
– Я принял решение относительно Романовых и сейчас сообщу его вам, а вы сохраните это в секрете.
Я ждал.
– На днях я сделаю официальное предложение Великим Княжнам.
– Какое предложение?
– Руки …
– Простите …
– Мичман, напрягите мозги. Я намерен жениться на Великих Княжнах и в ближайшее время сделаю им предложение.
– Им? Простите, я не понимаю. Которой из Княжон?
Барон отчеканил:
– Я намерен сделать предложение всем четырем Великим Княжнам Романовым.
Я не верил своим ушам.
– Разве это возможно?
– По законам христианским невозможно, но традициям буддизма многоженство не противоречит.
– Но зачем вам это?!
– Мне нужно породниться с Николаем по некоторым политическим соображениям. И если уж жениться, так на всех четырех …
Он помолчал. А я так и вовсе обратился в камень.
– Знаете, почему я сообщаю вам это заранее? Чтобы у вас было время свыкнуться с этим и вы не наделали бы глупостей. Вы имеете влияние на Романовых. Используйте его правильно. Убедите их принять мое предложение, но не ранее, чем я сам его сделаю. Отказа я не приму.
Он пришпорил коня и поскакал в сторону монастыря.
Минуту я не двигался. Потом расстегнул кобуру, достал наган и поскакал вслед за Бароном. Он мчался во весь опор среди песчаных холмов. Я пришпоривал и погонял свою лошадку, она рвалась, но увязала в песке. Барона я видел уже в версте впереди.
Что же это?! Сердце взорвалось и застряло в горле – я задыхался. То, что было табу для меня, чего я не позволял себе даже в мыслях, Барон намерен был осуществить. Ему хватало на это безумия. Он украл мои мечты, хоть я и не смел мечтать … Я не смел, а он …
Баронесса Отма! Почему я не убил Барона?
Я гнал бедную конягу, бешено стегал плеткой и терзал шпорами ее бока. Она храпела, вязла в песке, с трудом перебиралась с бархана на бархан. И чем больше мы рвались, тем дальше отставали. Барон уже едва виден был впереди, то проваливаясь, то снова взлетая над барханами. Черный злой ветер нес его по песчаным волнам, а меня теснил упруго.
Барон исчез. Взмыленная лошадь подо мной шаталась. Я спешился, дал лошадке отдышаться, напоил, выливая воду в ладонь из фляги, и повел в поводу. Брел, потерянный, в темном пространстве. Плакал. Тевтон дикий ограбил меня в пустыне. Вынул душу, раздел и бросил голого во мраке. Ничего не оставил – только жизнь, бедную и бессмысленную. Предо мной покоились черные барханы, резко очерченные на форе звездного сияющего неба.