ОТМА. Спасение Романовых

Ко мне подошел толмач-монгол и сказал, что лама отведет меня в дом, где я буду жить.

– Как я буду разговаривать с хозяевами?

– Там уже живет один русский.

– Русский? – удивился я.

– Русский, – пожал плечами монгол.

Когда я вошел в тесный внутренний дворик, из темной глубины дома появился худой бритый мужичок с поврежденными, будто обожженными ушами и кистями рук. Костюм его состоял из замызганного пурпурного хитона, какие носят ламы, и офицерских сапог. Бритая голова и странно знакомое лицо … Я уже понял, кто это, но отказывался верить.

– Леонид, Плакса-морячок! Как хорошо, как хорошо, – сказало лицо голосом Бреннера, но с интонациями, совершенно ему не свойственными.

– Александр Иваныч? – пробормотал я.

Он подбежал и крепко меня обнял.

– Лёня, Лёнечка… – сказал он тихо.

Это было так странно …

– А Государь здоров? – спросил Бреннер. – А Их Высочества?

– Все живы-здоровы, – сказал я.

Я отлепил от себя Бреннера, отстранил, посмотрел внимательно и понял, что он сумасшедший. Видимо, это понимание явственно отразилось на моем лице.

– Говорят, я с ума сошел, – сказал Бреннер безо всякой аффектации. – Я-то сам этого не замечаю …

Он улыбался.

– Не плачь, Плакса-морячок.

Я плакал.

Спасением мы были обязаны Бреннеру, и ему же – нашим пленом. Мы проговорили всю ночь. О ледяном одиночестве, которое оба пережили. О пустоте и холоде вселенной. О том Небе.

Я рассказал Бреннеру нашу эпопею, а он мне – свою.

Прикрывая отход Романовых, Бреннер с несколькими казаками занял позицию неподалеку от «ворот», а Каракоеву приказал догнать Семью и охранять. Отбиваясь от наседавших тангутов, Бреннер заметил лошадь, тащившую за собой одну из двух унгерновских пушек. На лафете был и ящик со снарядами. Бреннер приказал казакам поставить пушку на позицию и стрелять в наступавших тангутов. И грянул выстрел! Один только выстрел! И тут же он отозвался отдаленным гулом. Задрожала земля. Тангуты сразу поняли, в чем дело, и бросились вниз по склону. С большой белой горы сошла лавина и одним своим крылом засыпала «ворота», а другим – смела тангутов и казаков. И только Бреннера с его пушкой обошла. Непроходимая стена из снега и камней высилась перед ним гигантским надгробием. Он не мог знать, что там, за ней, – спаслись ли мы или погребены, но хотел верить, что спаслись. Он поймал коня и поехал в Тибет. Конь пал от голода через несколько дней. Бреннер шел еще недели две, отморозил уши, пальцы рук и ног, стал разговаривать с Лиховским и Каракоевым, но добрел до первого поста тибетской пограничной стражи. Как-то ему удалось объяснить тибетцам, что Великий Белый Царь, Император российский Николай Второй с дочерями замурован лавиной на крошечном плато. Он даже смог нарисовать план. Начальник пограничной заставы отправил Бреннера вместе с гонцом в Лхасу. Через три месяца гонец вернулся с приказом – послать отряд на поиски русского Царя и, если он жив, доставить в Лхасу. Бреннера в этот поход не взяли по причине слабого здоровья и помешательства.

В Лхасе Государь и Княжны поселились в саду Норбулинка – Драгоценном саду – летней резиденции Далай-ламы. Им предоставили Замок на Пруду – небольшой дворец, окруженный водой.

О нас, преданных слугах Царя, тоже позаботились. Бреннер жил в небольшом, но приличном по местным меркам доме, где нашлась комната и для меня. Кухарка и истопник выполняли обязанности прислуги.

Государь выплатил мне и Бреннеру щедрое вознаграждение. Оплачивал также квартиру и прислугу. Хотя весь багаж Семьи пропал на поле боя, основные драгоценности, зашитые по незыблемому правилу в корсеты и платья Царевен, сохранились и являли собой все еще приличное состояние, равное, наверно, половине годового бюджета всего Тибета. Бреннеру гонорар в руки не дали из опасения, что он тут же встанет на базарной площади и примется разбрасывать золото в толпу, так что его доля осталась на хранении у Государя. Мне же мешочек с золотом и камушками принес дворцовый скороход. Ни записки, ни приглашения показаться в резиденции к мешочку не прилагалось.

8 августа 1919 года Тибет. Лхаса

Прошли две коровы, горестно вздыхая. Анненков лежал на спине и смотрел на облака сквозь листву дерева, названия которого не знал. Здешнее небо было подвластно дворцу: солнце и облака складывались над ним в неповторимые картины для единственного зрителя этого театра света – пастухи в небо не смотрели, а паломники толпились у подножия дворца под его громадой.

Анненков достал из-за пазухи револьвер. Подержал и сунул обратно. Бреннер неумело прятал от него оружие в доме, но Анненков находил и носил сюда, чтобы застрелиться. День за днем. А куда спешить? Время здесь текло как один бесконечный день или миг. Застрелиться сейчас, или завтра, или через год …

На последней стоянке перед Лхасой он решился поговорить с государем. За всю дорогу после Неба его величество и их высочества не сказали ему ни слова, не посмотрели в его сторону.

Перед царским шатром сидели два стража и монгол-толмач, служивший царю камердинером и посыльным. Он встал и преградил Анненкову путь.