– А ты меня анархизмом не кори, товарищ Шагаев. Я в революцию с чистым сердцем пришел. И большевиком стал по совести, а не по принуждению.
– Ну ладно, ладно … Революция каждому определит его место.
– Это точно! Революция – очистительное пламя. В нем сгорит все старое, отжившее …
И революционеры замолкали с просветленными лицами, будто переносились на мгновение в прекрасное будущее, где смеются дети в лагерях и женщины обнимают мужчин без брака и ревности. Николай тоже как будто смотрел в будущее, и лицо его было печально.
– Вот построим Дворец труда и заживем! И во всем мире дворцы построим для трудящихся! – воспарял Шагаев.
Комиссар Шагаев был главным архитектором Дворца труда, уже высившегося стропилами над бревенчатым срубом. Это строение, задуманное как грандиозный символ нового мира, на деле выглядело как вполне заурядный трехэтажный барак. В нем планировалась библиотека и кружки по интересам, а также зал на пятьсот мест для партийных собраний и постановки революционных мистерий. Просторный чердак отводился под планетарий, где на внутренней стороне крыши поместились бы электрические лампочки в виде созвездий. Трудящиеся коммуны, гуляя под этими созвездиями, слушали бы лекции астрономов, которых, видимо, снимали бы с проходящих поездов. Кто-то из активистов робко возразил Шагаеву, что над деревней и так каждую ночь загораются звезды – целое небо звезд, и все созвездия хорошо видны. На что Шагаев ответил, что натуральные звезды светят всем кому ни попадя: и буржуям, и тому же Колчаку с его приспешниками из Антанты, – поэтому для агитации они непригодны. А электрические – совсем другое дело. Мы зажжем новые пролетарские звезды.
Всех подозрительных лиц, задержанных в окрестностях, направляли на стройку Дворца труда. Колчаковские офицеры, даурские казаки, пассажиры, снятые с поездов, дюжина белочехов и даже два солдата из японского экспедиционного корпуса – многих расстреляли бы, если бы не стройка. Да здравствует Дворец труда, спасавший жизни! Лиховский, Каракоев и Бреннер тоже остались живы благодаря ему.
Когда их доставили в коммуну, Николай заикнулся было, что эти молодые люди его студенты. «Охвицеры», – констатировал начальник ЧК, мельком глянув на них. Они поняли, что сейчас их выведут к оврагу, но чекист махнул рукой – на стройку.
17 октября 1918 года
Я вошел и увидел Государя, склонившегося над книгой. Он поднял голову. Может, мне и показалось, но в глазах его блеснули слезы.
– Леонид!
Я стал во фрунт.
– Ваше Величество!
– Рад видеть вас в добром здравии.
– Премного благодарен, Ваше Величество!
Казалось, он сейчас сделает шаг ко мне и обнимет, но нет – он сказал только:
– Оставьте это «величество». Нет больше никакого величества, да и опасно – вдруг кто услышит.
– Слушаюсь, Николай Александрович!
– Так-то лучше. Большой радостью было узнать, что вы живы и вернулись к нам. Рассказывайте …
Я рассказал Государю о своих приключениях, стараясь не вдаваться в подробности, но все равно вышло длинно. О звезде умолчал, но он сам спросил, ему, разумеется, рассказали Княжны. Я вынужден был доложить и об этом. Государь долго молчал, глядя мимо меня. Потом положил руку мне на плечо, промолвил тихо:
– Господи, спаси и помилуй нашу бедную родину … Благодарю тебя, мальчик, от сердца за все, что ты сделал для нас.
Он так и сказал – «мальчик». И это прозвучало как «сын». У меня запершило в горле, и я едва сдержался, чтобы в очередной раз не подтвердить мое детское прозвище Плакса-морячок. Государь тоже не хотел, чтобы я увидел слезы в его глазах, поэтому отошел и стоял спиной, бесцельно перекладывая книги на столе.
Справившись с голосом и дыханием, я сказал:
– Жду ваших указаний. Каков план наших действий?
Государь молчал. Я уже хотел повторить вопрос, когда он произнес:
– У меня нет плана.
– Позвольте мне высказать свои соображения.
– Говорите. – На меня Государь не смотрел.
– Нужно уходить отсюда как можно скорее. Выйти с территории, которую контролирует Шагаев, на Транссибе сесть на поезд в Харбин.
– Вы думаете, в Харбин?
– Так точно! Это будет проще. Граница совсем рядом.
– Как же мы пересечем границу?
– КВЖД на границе контролируется бандами атамана Семенова. Наверняка потребуют денег. Откупимся.
– Все это хорошо, но средства сейчас недоступны. Спрятаны у заимки, где нас захватили. А рядом строят Дворец труда, там круглосуточная охрана …
– Уверен, капитан Бреннер сумеет разработать план побега. Я также думаю, что он одобрит мое предложение. Мне нужно только связаться с ним.
Государь молчал. Казалось, он думает совсем не о том. И в самом деле, он сказал странное:
– Здесь спокойно …
– Здесь?
– …впервые с той ночи во Пскове.
Я понял, что он имеет в виду ночь отречения, и молчал, озадаченный.
– Читаю книги, вижусь с дочерями … Они сыты и в тепле. Может, не ехать никуда? Переждать? – Он посмотрел на меня, будто просил разрешения остаться. – Ведь когда-нибудь эта смута закончится. Тогда и можно будет подумать об отъезде.
Я смог пробормотать только «Ваше Величество …».