ОТМА. Спасение Романовых

Я удивился, но тут же вспомнил: Татьяна же – дочь доктора. Конечно, она – Евгеньевна.

– Добрый день, Михаил Сигизмундович, – улыбнулась Татьяна.

– Здравствуйте, – вежливо кивнула мне Мария.

При посторонних сестры делали вид, что познакомились со мной лишь в лазарете.

– Вижу, герой уже идет на поправку, – сказал этот, в кожанке, с улыбкой глядя на меня.

– Пожаров, Михаил, – представился он.

– Анненков, Леонид.

У меня не было причин скрывать свое настоящее имя. Вряд ли здесь, в тайге, кто-то мог навести справки о моем прошлом. Да и что в том прошлом? То же, что и у всех, – война.

– Я здесь культурой заведую – завклубом, – сказал Пожаров.

Речь и манеры выдавали в нем образованного. Студент, наверно.

– Недоучившийся студент, – эхом повторил за мной Пожаров. – Позвала революция. А вы?

– Мичман в отставке. После Февраля ушел с военного флота, а после Октября пришел к большевикам в Кронштадт.

– Славный путь! Много слышал о кронштадтцах. – Пожаров вдруг спохватился: – А вы знакомы с Марией Николавной?

Я посмотрел на Машу.

– Да, мы познакомились, – сказала Маша вежливо и улыбнулась Пожарову.

Пришла с этим завклубом и показывала мне, что она с ним … Этого только не хватало.

– Что ж, я просто зашел познакомиться с героем, – сказал Пожаров. – Выздоравливайте! Да, вот что еще … Вы какими талантами обладаете?

– Что? – не понял я.

– Поете? Играете на инструментах? Может, в театральном кружке участвовали? Я, видите ли, тут самодеятельность организую. У всех вновь прибывших спрашиваю. Нам нужны таланты. Ну, поговорим еще …

Обаятелен. И смазлив. И, кажется, неглуп. И Маша улыбалась ему. И ушли они вместе, как и пришли …

– Это что? – спросил я Татьяну.

Она пожала плечами:

– Ухаживает за Машей.

– А она?

Татьяна снова пожала плечами. Я посмотрел в окно. Маша и Пожаров уходили вместе. Хорошо хоть не под ручку.

– Он интересный, – сказала Татьяна, будто нарочно. – Мистерию тут ставить собрался – театральное представление про революцию. Папу хочет определить на роль Императора.

– Какого Императора?

– Да себя самого – Николая Второго …

Октябрь 1918 года Забайкальский край

Больше всего Миша Пожаров любил революцию и свободу. Но была и еще одна страсть – театр, которым он увлекся в студенческие годы в Киеве. С первых же дней своего появления в коммуне (а явился он полуживой от голода, бежав из захваченного чехами Иркутска) Миша задумал поставить революционную мистерию «Рождение нового мира». Мыслилось широкое театральное действо с участием всего большевистского актива и жителей деревни в массовых сценах. Сюжет должен был охватывать основные события 1917 года – начиная с отречения Николашки и заканчивая взятием Зимнего и провозглашением Владимиром Ильичом Лениным победы социалистической революции.

Себе Пожаров сразу выбрал роль Троцкого, а на роль Николашки Кровавого поначалу присмотрел нового библиотекаря Николая Александровича. Пожарову казалось, что избач чем-то отдаленно напоминал свергнутого монарха, если присмотреться. Комиссар Шагаев этого, кстати, совсем не находил. Николай должен был проявить всю свою выдержку, чтобы не выдать охватившей его паники. Кроме дикой абсурдности ситуации, в ней заключалась и серьезная опасность для него и дочерей. Ведь если бы, как планировал Пожаров, Николаю наклеили бороду и усы и надели мундир, сходство его с самим собой стало бы очевидным.

Николай решительно отказался играть императора. Убеждал Пожарова, что если он и имеет какое-то внешнее сходство с бывшим монархом, то внутренне совершенно другой человек и не сможет убедительно войти в образ. Посмотрев на избача внимательно, Пожаров согласился, что тот слишком интеллигентен и прост для самодержца. Николай вздохнул с облегчением: это второе отречение далось ему едва ли не тяжелее, чем первое.

Но тут Пожаров явился к нему с предложением сыграть Ленина.

Из записок мичмана Анненкова 17 октября 1918 года

Я встал с постели на пятый день и вышел на улицу. Когда меня привезли сюда, я был без сознания и вот впервые видел эту деревню: рубленые избы, резные ставни и наличники, высокие крепкие заборы, дощатые тротуары по сторонам главной улицы. Я сел на скамейку перед воротами лазарета и стал смотреть на прохожих и проезжих. Попытался вспомнить, когда в последний раз я просто сидел и смотрел вокруг и это не была разведка, слежка, наступление, отступление, бегство или плен. Давно такое было, еще до войны, то есть почти никогда.

Редкие прохожие тоже смотрели на меня. Вот шагают два партизана в кожанках, с винтовками. Думал, пройдут мимо, но нет, оказалось – за мной. Под их конвоем я и доковылял до избы, где располагался штаб коммунарской ЧК.

Начальник Егор Большак, лет тридцати, небольшого роста, белобрысый, допрашивал меня неделю назад. Ему я и показал спину, когда уже приговорен был к оврагу. Он тут же послал за Шагаевым. Вдвоем они разглядывали мою звезду, жали мне руку и обнимали по-братски, после чего я потерял сознание и оказался в лазарете.