Байкал при легком бризе дышал спокойно и мирно. Казалось, все идет по плану, но меня беспокоила баржа, прицепленная к «Феодосию». На ней стояли две пушки-сорокапятки. Суда разделяли каких-нибудь полкабельтова. Адмирал поднялся на борт «Феодосия», прошел мимо, не взглянув на меня, прямо в ходовую рубку.
Мы с Лиховским договорились о тайном знаке. Если я стою с непокрытой головой – все в порядке, а если я надену фуражку – что-то идет не так. Все это время я стоял на палубе без фуражки на свежем ветерке. Рядом полковник Пугачев не спускал с меня глаз. У ходовой рубки маячил штатский англичанин, неизвестно для чего оказавшийся на борту. Кто такой? И тут я услышал, как Колчак обратился к нему по-английски:
– Мистер Рейли, Николай утверждает, что семьи с ним нет, но я видел одну из Великих Княжон. Возможно, вся семья на судне.
– Советую потопить их прямо сейчас, – сказал Рейли.
– А если наследника и царицы все же там нет?
– Ну и что? Рано или поздно они объявятся.
– Вот именно – они объявятся! Это и есть самый нежелательный поворот событий. Сейчас потопить судно нельзя. Нужно взять Николая, и если там не все Романовы, то держать его в заложниках до прибытия остальных.
Я не верил своим ушам. Оглянулся и увидел, что с баржи спустили три шлюпки и в них спешно рассаживаются солдаты – абордажная команда. «Феодосий» закрывал своим корпусом баржу так, что со «Святителя» высадку невозможно было увидеть.
Я немедленно надел фуражку, но чья-то рука тут же сорвала ее.
– Стой смирно, сукин ты сын, или получишь пулю в печень, – бешено зашипел мне в ухо полковник Пугачев за моим правым плечом.
Я почувствовал, как мне в поясницу упирается ствол револьвера.
Я смотрел вперед на наше судно и видел Бреннера с биноклем – он явно наблюдал за мной. Рядом с ним стоял Лиховский. Успели они заметить мой сигнал? Поняли они его? Кажется, нет.
Я повернул голову к полковнику.
– В вашем револьвере нет патронов.
Он отвел ствол от моей поясницы и посмотрел на барабан. Этого было достаточно. Правой рукой я ударил по револьверу, отбросив его далеко в сторону, левым локтем с разворота заехал полковнику в ухо, отчего он потерял равновесие и попятился, размахивая руками. Этот маневр наши точно должны были заметить. Бросившись к фальшборту, я перемахнул через него и на несколько мгновений будто завис в воздухе, пока ногами вперед не вошел в воду …
Когда через пропасть времени в ледяной мгле я вынырнул и глотнул воздуха, услышал выстрелы и шлепки пуль по воде рядом с собой. «Феодосий» медленно разворачивал прицепную баржу так, чтобы орудия нацелились в сторону «Святителя Николая», и шлюпки с солдатами уже спешили к нему. Я успел разглядеть это в одно мгновение и снова погрузился в воду. Шинель и сапоги тянули на дно, ледяная вода оглушала, сковывала мышцы, отнимала дыхание. Я сбросил сапоги и бился, освобождаясь от шинели. Вынырнув в очередной раз уже без нее, я услышал пушечный выстрел и увидел, что пушки на барже развернуты в сторону «Святителя Николая», а с его верхней палубы работают два пулемета – те самые, что остались в наследство от сатанистов …
Меня снова утянуло на дно. После мучительной борьбы в пронзительном холоде я едва выплыл. Пулеметы на «Святителе» трещали не смолкая. Вокруг плавали тела солдат с расстрелянной баржи, которая полыхала и заваливалась на бок. Кажется, там рванул боезапас. И тут же рванул снова, да так, что вокруг меня посыпались обломки, а «Феодосий» накренился на борт и стал кружить на месте.
«Святитель Николай» уходил, оставляя за собой дымный след, – все же было попадание снаряда. Слабая тень торжества шевельнулась во мне и угасла. Я погибал. Дыхания не хватало. Руки и ноги не слушались. Последние судорожные движения … и я увидел деревянный борт шлюпки. Она медленно дрейфовала в нескольких саженях от меня. Борт был проломлен и изрешечен пулями, но шлюпка держалась на плаву. Не помню, как я доплыл и забрался в нее, это было уже на грани сознания. В шлюпке лежали два мертвых колчаковских солдата из абордажной команды. Тела были еще теплые, и я прижался к ним …
«Святитель Николай» уходил – слава Богу, снаряд лишь слега задел надстройку. А «Феодосий» дымил и все кружился на месте. Потерял ход и горел после взрыва баржи.
ОТМА, живи! Я лег на тело мертвого солдата, меня сковал невыносимый холод и поглотила тьма…
Часть четвертая
Мария
Октябрь 1918 года
Забайкальский край
В избе-читальне натоплено жарко, с дымком. Самодельные стеллажи из свежих досок плотно расставлены по всей горнице и так же плотно забиты книгами. Лишь возле печи свободное пространство. На столе стопка бумаги, раскрытая амбарная книга и перо с чернильницей.
Кузьма встал возле стола, оглядывая восхищенно весь этот склад премудрости.
– Николай Ляксандрыч! Николай Ляксандрыч!
– Да, я сейчас, – раздался приглушенный голос сверху.
Кузьма прошел, петляя среди стеллажей, в угол горницы и обнаружил лестницу, приставленную к открытому лазу на чердак.
– Николай Ляксандрыч, вы на гори́ще, что ли?
– Да, я уже иду.