В браваде Гумилева было много нарочитости. Музыка, конечно, занимала известное место в его лирическом универсуме. Она для него отождествлялась с женственностью.
Б. Кац, Р. Тименчик. Ахматова и музыкаЛогично предположить, что и о женственности
у него такие же профанные представления. Не зря его имидж — любовника-победителя. Победитель не может без славы, победы — для славы, а уж всякие тонкости с женственностью здесь не так уж и важны. Вот из двух вещей — музыки, о которой он знал только то, что некоторые люди ею интересуются и много о ней говорят, и женщины, в женственности которой его занимали, последовательно, привычка к победам самолюбия и, затем, ее публичный статус — он и создал свою знаменитую фразу.Столько же допустим вариант, что фразу Анна Андреевна выдумала — у нее кто только ее голосом не говорит.
Кочуя по апологетическим статьям, она вводила своего читателя в заблуждение — и по поводу любви к себе, и по поводу значения музыки в системе ценностей Гумилева. Какая бы причина того, что он не мог слушать музыку, ни была: напоминала она ему бывшую жену или какую другую даму — не важно, музыки он все равно не любил, прекрасно мог без нее обойтись. Равнодушна к музыке была и Ахматова и поначалу не скрывала этого:
…сказывалось влияние Гумилева, бравировавшего своим равнодушием к музыке.
Б. Кац, Р. Тименчик. Ахматова и музыкаВ чем Ахматова разбиралась — это в иерархии. Ставшие ей известными интересы Осипа Мандельштама она сразу распознала как более весомые, чем самодовольное невежество Гумилева.
Лурье вспоминал о его
[Мандельштама] отношении к музыке, возможно, противопоставляя его не названной прямо Ахматовой — такой, какой Лурье знал ее в 1914–1922 годах: «<…> живая музыка была для него необходимостью. Стихия музыки питала его поэтическое сознание, как и пафос государственности, насыщавший его поэзию». При этом очень существенно упоминание <…> о том, что разговоров на собственно музыкальные темы Мандельштам в 1910-е годы не вел: «Мандельштам страстно любил музыку, но никогда об этом не говорил. У него было к музыке какое-то целомудренное отношение, глубоко им скрываемое». (Б. Кац, Р. Тименчик. Ахматова и музыка). А не так, чтобы при первых звуках — заплакала — что действительно, не слишком целомудренно, даже наоборот — будто кто-то неуместно раскрылся.* * *
Ахматова очень рано начала высоко ценить Мандельштама как поэта и внимательно присматриваться к его внутреннему миру.
Она внимательно составляла себе еще в десятых годах «незыблемую скалу» культурных ценностей,
а потом и государственная политика в области пропаганды классической музыки закрепила назначенное ею самой. Наверное, человек без музыки и сам не может — но для Анны Ахматовой директивы были решающи. Иосиф Бродский отметил, что и ее пушкинские студии велись, потому что это была единственная процветающая отрасль литературоведения, а ведь здесь был и ее личный, более искренний интерес. А уж взять под козырек по отношению к рассудочно и умозрительно воспринимаемой музыке — это легче легкого.В последнее десятилетие жизни Ахматовой музыка становится неотъемлемой частью ее повседневного существования: на страницах многих черновиков мы встречаем не только записи о прослушанных пластинках, но и расписание музыкальных передач.
Б. Кац, Р. Тименчик. Ахматова и музыка.Анна Ахматова, человек совершенно глухой к музыке… Георгий Адамович.
Б. Кац, Р. Тименчик. Ахматова и музыка* * *