Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

…о музыке писать, будучи профаном, можно сколько угодно.

Б. Кац, Р. Тименчик. Ахматова и музыка

Начинает записывать свои суждения о музыке и Ахматова.

Слушаю до-минор Моцарта. Сен-Санс. Лебедь. Вечерняя серенада Шуберта. Лист: фа-минор.

Летопись. Стр. 526

От такой записи можно испытать легкий шок. Уж не отслушивает ли человек в силу каких-то особых причин все произведения Моцарта, написанные в до-миноре? Потом, имея досуг, возьмется за соль-минор, ре-минор, ля-минор и далее по квинтовому кругу?

Слушать «до-миноры Моцарта» довольно затруднительно. В этой тональности им написано порядка 100 произведений. Одного вечерка у патефона не хватит.

Впрочем, дальнейший репертуар этого концерта по заявкам трудящихся такое предположение полностью снимает. После «Лебедя» и «Вечерней серенады» слушателю, на которого рассчитан дивертисмент, неплохо бы прокрутить полонез Огинского или бессмертную Fur Elise.

Ну а Моцарта она слушает, скорее всего, фантазию для фортепиано — ее чаще всего крутят по радио по праздникам, самый растиражированный моцартовский «до-минор», или вторую часть концертной симфонии для альта и скрипок с оркестром. Или фортепианный концерт, хотя вряд ли — здесь этот самый слушатель «Рабочего полдня» может соскучиться.

Та же самая история с Листом: скорее всего, какой-нибудь известный фортепианный этюд.

Хотя, при чувствительности Анны Андреевны, как знать, может, именно тональность являлась для нее самым важным в музыкальном произведении? Не форма, не инструментовка, не характер, не история, не исполнитель — а именно тональность. Особо продвинутые в музыкальном отношении личности могут увидеть у тональностей самих по себе какое-то неведомое миру простаков собственное лицо, свою характеристику. Или бывает, например, цветной слух — как у Скрябина…

* * *

Короткий, чем-то похожий на смычок в Ad Viv разговор о Риме и Архангельском крае.

А Ахматова. Т. 6. Стр. 313

Пиццикато в адажио — Вивальди написал их миллион, каждое не без пиццикато, в нашем случае, очевидно, речь идет о массово прослушиваемом адажио из «Времен года», — действительно, настолько выразительны, что хозяйственный слушатель сразу приметит, что это готовая метафора для чего-то пунктирного, короткого. Это то, что лежит на поверхности, важно только держать это в памяти и не перепутать названия. Впечатление мышления музыкальными образами гарантировано.

Прелюдия и фуга (играет Л. Ройзман). Вот он, колокольный звон из 17-го века. Как все близко! — (и страшно…).

А. Ахматова. Т. 6. Стр. 325

Страшно у нас все. И ведь пугаются же!

Боже мой… Сама Чакона! Играет Игорь Безродный.

Записные книжки. Стр. 644

В больнице. Вчера ночью слушала «Наваждение» Прокофьева. Играл Рихтер. Это чудо, я до сих пор не могу опомниться. (Записные книжки» Стр. 708.) Их четыре женщины в палате, к тому же она серьезно глуховата, так что радио не работало вполсилы.

Адажио Вивальди. 29 авг. Успенье. (Записные книжки. Стр. 539). Успенье у нас как будто всегда 28-го.

* * *

Расписание радиопередач с классической музыкой. Не ленится переписывать. Не достаточно ли записать сетку передач, чтобы подстраиваться под нее, раз уж такая тяга к самообразованию? Так ли уж обязательно записывать полные названия произведений, которые будут транслироваться? Ведь она их не знает, чтобы предвкушать и готовиться. Тем не менее «листки из дневника» — пестрят. Для человека, страдающего аграфией настолько, что ни малолетнему сыну, воспитывающемуся у родственников, ни ему же в тюрьму не ответить — более чем похвальное усердие.

25 декабря. Сейчас <…> слушала струнный квартет fa minor Бетховена!!! (Летопись. Стр. 571.) Для ее стиля в конце предложений больше подходит ставить точки или, конечно, горькие многоточия. Институтские восклицательные знаки, разумеется, говорят о пылкой восприимчивости Анны Андреевны, но уровень трагичности немного снижают.

Тональность тоже корректнее было бы написать по-русски, или — тут все не для дилетантов — f-moll.

25 августа. 22.30. Бетховен, VII симфония. Правильнее — 7-я.