Отныне и навсегда

– Серьезно? – Теперь настала моя очередь смеяться. – Ты не похожа на человека, который стал бы играть в машинистов. – Я сажусь рядом с ней и кладу шкатулку себе на колени. – И я бы не назвал тебя незнакомкой.

Вита медленно улыбается, словно очнувшись от долгого сна.

– На самом деле я люблю не поезда, а, скорее, электричество, – говорит она. – Оно с нами так давно, и мы стали забывать, что это тоже своего рода магия.

– Магия? – смеюсь я. – Да, вы с клубом «Тайная Вечеря» слеплены из одного теста.

– Пятьсот лет назад это все приняли бы за колдовство, – говорит Вита, указывая на неоновый горизонт. – А в масштабе Вселенной пятьсот лет все равно что секунда.

– А тридцать два года? Сколько это в масштабе Вселенной? – спрашиваю я.

– Этим и прекрасно время, – говорит Вита, провожая глазами длинные, подсвеченные здания – солдат прогресса, мелькающих за окном. – Будучи смертным, ты можешь замедлить его настолько, что почти остановишь.

Внезапно она поворачивается ко мне.

– Если усердно тренироваться, можно заставить один момент длиться вечно.

– Как? – спрашиваю я.

– Просто держись за него. – Ее темные глаза пристально смотрят на меня. – Когда ты счастлив, когда все хорошо или когда ты в ожидании чего-то, прочувствуй этот момент и держись за него так долго, как можешь. Запомни все до деталей: тепло ли было, чем пах воздух. Почувствуй, как под тобой движется поезд, запомни все, и тогда много дней спустя в любой момент ты сможешь сказать: «Я здесь был, я был счастлив, и это было по-настоящему», – она полувздыхает. – Забавно, но только после встречи с тобой я вспомнила, как это делается.

– Со мной? Почему именно со мной? – За последние несколько дней я уже тысячу раз задавался вопросом «Почему я?», но в этот раз все иначе. Сейчас за этим вопросом прячется надежда.

– Просто потому, что ты это ты, – говорит Вита. – Я забыла, как это делается, но ты мне напомнил. Спасибо тебе.

Никто из нас больше не произносит ни слова, пока поезд не подъезжает к станции, где нам нужно пересесть на другую линию. Удивительный и волшебный момент ушел в прошлое, но все равно остался моим. Порыв теплого воздуха, очертания Лондона – города из сверкающего стекла – на фоне фиолетового неба, голос Виты, мягкий и чистый, наклон ее головы, водопад волос и свет в глазах. Это воспоминание останется со мной навсегда.

Оставшуюся часть дороги мы сидим рядом в уютной тишине. В отражении окна я вижу фигуру девушки, ее распущенные волосы, бледный овал лица и наши соприкоснувшиеся плечи. Мы не знаем, свела нас судьба или случайность, но в данный момент это не имеет значения. Сейчас мне хватает того, как Вита опирается на меня, пока мы молча продолжаем ехать.

Глава двадцать вторая

Мой отец был строг и глубоко религиозен, но не из-за любви или веры. Его преданность проистекала из страха. Он так боялся попасть в ад, что почти всю жизнь платил за место на небесах. Он отдал деньги в обмен на вечную жизнь и отдал свою четырнадцатилетнюю дочь влиятельному человеку, чтобы выплатить долг. Каким-то образом это казалось ему логичным, для меня же до сих пор загадка, что творилось в его голове.

Понимание того, кто я и что я готова принять от других людей, менялось с течением времени. Времени, которое, представляясь бесконечным, проносилось за долю секунды. За последние пятьсот лет было несколько прекрасных моментов, заставивших меня поверить в то, что люди достигли необратимого прогресса. Но каждый раз великолепие, созданное усилиями одного, рушилось стараниями другого.

Если я проживу еще пятьсот лет, свидетелем каких новых ужасов и чудес мне придется стать?

Я почти не знала своего отца при жизни. Если бы меня спросили в детстве, я бы ответила, что люблю только его и Бога, даже после того, как он сделал меня любовницей старика.

Что касается моего отца, деньги и молитвы не могли предотвратить превращение в прах. А Бог, если он вообще существует, должен меня ненавидеть, ведь я – насмехательство над природой. Я – то чудовище, что живет во снах и кошмарах. Я – Бессмертная.

Сидя рядом с Беном в поезде, я думаю: если бы он был знаком с настоящей мной, захотел бы – смог бы – узнать меня, как это сделал Доминик?

Мы замедляем шаг и останавливаемся на углу Лоуэр-Джон-стрит и Брюэр-стрит. Здесь наши пути расходятся. Вечер выдался теплым, мы купаемся в его розоватом свечении. На улицах все еще оживленно. Люди обходят нас, придерживаясь собственного маршрута и при этом оставаясь единым целым. Тротуар все еще хранит тепло минувшего дня.

Когда Бен передает мне деревянную шкатулку, его рука касается внутренней части моего запястья, и в этот миг мое тело, одинокое уже многие годы, охватывает горячее желание.

Никто не двигается.

– Можно задать личный вопрос, прежде чем ты уйдешь? – спрашивает Бен, опустив взгляд и засунув руки в карманы. Я киваю. – Твой муж знал, что умрет?

Мне требуется время, чтобы подобрать слова.