Отныне и навсегда

– Привет, – выждав минутку, говорю я ему с порога. Он, чуть испугавшись, поднимает на меня взгляд. Мы улыбаемся друг другу. – На минуту я подумала, что ты вернулся в отель.

Прохожу в комнату и сажусь на диван позади него.

– Я рада, что ты остался.

– Хотел дать тебе поспать, – говорит он, поворачиваясь и опускаясь передо мной на колени.

– Спасибо, – отвечаю я. Я еще много чего хочу сказать. Хочу обхватить его лицо руками и целовать до тех пор, пока он не опустится на пол и мы снова не потеряемся друг в друге, но внезапно робею.

– Вита, – говорит он. – Прошлой ночью…

– Еще не рассвело, – произношу я, глядя в темное окно.

– Хорошо, этой ночью… Мне было… Ты… – он колеблется.

– Закончи, пожалуйста, предложение, – говорю я. – Такое долгое напряжение мое сердце не выдержит.

– Я до нелепого влюблен в тебя, – говорит Бен, беря меня за руки. – Бесповоротно, глубоко и по-настоящему. Наша затея Просто Хорошие Друзья провалилась. Я понимаю, что говорить такое слишком рано. Тебе не нужно как-то отвечать или реагировать, но я должен был сказать тебе правду. Сам прекрасно понимаю, что все сложно…

– Нет ничего сложного, – говорю я. – Все очень даже просто. Я тоже влюблена в тебя.

– Правда? – неуверенно спрашивает он. – Я же могу уйти в любую секунду.

– Не будем об этом думать, – отвечаю я, выталкивая тьму наружу, к ночи за окном. – Что бы ни случилось дальше, это не имеет значения, важно только то, что есть у нас сейчас, в эту секунду.

– Боже, Вита. – Его голос срывается, он обнимает меня, стоя на коленях между моих ног. Объятия такие долгие, будто от них зависят жизни. Наши души раскалываются и переплетаются друг с другом.

Бен отстраняется, быстро целует меня и возвращается к устройству. Я провожу ладонями по его плечам, затем поднимаюсь вверх по задней части шеи и пропускаю темные волосы сквозь пальцы.

– Лучше меня не отвлекай, – говорит он. – Кажется, пока ты храпела, я разгадал загадку этого устройства.

– Во-первых, я не храплю, – отвечаю я. – Во-вторых, серьезно?

– Да. У тебя случайно нет свечей? – он смотрит на меня так, будто сомневается в правильности заданного вопроса.

– Всего лишь около тысячи. Сейчас, – я убегаю на кухню, беру три-четыре свечи разной длины и коробку спичек, которую храню рядом с плитой, хватаю с подоконника старый оловянный подсвечник и возвращаюсь со всем этим добром назад.

– Отлично, – он смотрит на картину с морским пейзажем; она висит здесь столько, сколько я помню этот дом. – Можно снять ее на минутку?

– Даже не знаю, – я подхожу ближе к произведению искусства. – Такое ощущение, что ее лет двести не трогали. Возможно, на ней одной держится весь дом.

И все же я снимаю картину, с которой тут же снегопадом осыпается пыль, наклоняю ее и прислоняю к шкафу в стиле шинуазри[8].

– Так. – Бен зажигает свечу и ставит ее обратно в подсвечник. – Очень в духе Ви Вилли Винки.

– В этом доме лучше всегда иметь при себе свечи, – говорю я. – Электропроводка здесь никудышная, ей давно пора на покой.

– Итак, пока ты спала, я воспользовался своим карманным инструментом, – он с гордостью бойскаута демонстрирует мне что-то похожее на огромный швейцарский нож, – и разобрал устройство.

– Разобрал?! Ему триста лет! – я снова присаживаюсь рядом. – А если ты его сломал?

– Вряд ли, – говорит Бен. – Мы все его пристально разглядывали, но это нас никуда не привело. Поэтому я разобрал его, и правильно сделал: теперь я знаю, в чем дело.

– Ну и? – я изучаю линию его плеч и наклон головы; он раскрыл загадку, и теперь его лицо светится от восторга. Пока он поглощен работой, я обвиваю руки Бена своими, чувствуя, как его мускулы перекатываются под моими ладонями, и кладу голову ему на плечо. Я так давно ни с кем не сближалась, что теперь мне почти больно касаться его кожи своей.

– Судя по засохшим комочкам грязи, кто-то очень давно, – говорит он, не прекращая заниматься устройством, – разобрал его на части, а затем снова собрал, – он искоса бросает на меня взгляд. – Неправильно.

– Неправильно? – я отпускаю его руки, сажусь прямо и сверлю шкатулку взглядом. – А что не так?

– Вот эту часть установили вверх тормашками, – он демонстрирует мне небольшую деталь, похожую на латунную люльку или основание лошадки-качалки с металлическим прямоугольником размером с почтовую марку. – Хочешь узнать, как я это понял?

– Жду не дождусь, – искренне признаюсь я.

– Если ее перевернуть, можно обнаружить вот это, – он перекладывает деталь в другую руку.

– Крошечное зеркало, – я убираю волосы с лица, чтобы рассмотреть получше. – Значит, это не часть микроскопа.

– Это часть телескопа, – Бен устанавливает деталь обратно. – Линзы создали для того, чтобы захватывать и увеличивать свет. Зеркало направляет свет через призму, которая потом должна его рассеивать… В теории.

– Хм. Но они и так могли расщеплять световой спектр при помощи призмы, пусть и не так изящно. Тогда для чего это?