Отныне и навсегда

– Тут я, собственно, и живу, – развожу руками, показывая комнату, и осознаю, что она и впрямь напоминает холостяцкую берлогу: потрепанный кожаный диван, спасенный мною со свалки, четыре игровые приставки, большой телевизор и, в принципе, все. – Это кухня, – я указываю на длинную, узкую комнату, смежную с гостиной. – За ней ванная. Наверху есть две спальни, одна оборудована под мой офис. Вот и весь мой портфель недвижимости.

– Мило, – говорит Вита, медленно кружа по комнате и осматривая обстановку. – Очень в твоем духе.

– То есть скучно и немного обветшало? – спрашиваю я. – Но я могу показать и кое-что довольно интересное.

Я беру Виту за руку и веду ее через кухню – мимо всей посуды, что не помыл перед поездкой в Лондон – в сад.

– Твоя мастерская! – она показывает пальцем на слабо подсвеченные гофрированные стены моего сарая, что находится в самом конце вытянутого, узенького сада с крутым уклоном. – Как здорово!

– Спасибо, – я встаю позади нее и обвиваю девушку руками. – Но я не это имел в виду.

Я приподнимаю ее подбородок, чтобы она увидела чистое небо, усыпанное звездами.

– Вот вы где, – шепчет она. – Я давно не видела таких ярких звезд. Огни Лондона их вечно заслоняют.

– Когда мне грустно и не хватает надежды, я прихожу сюда и смотрю на небо, – рассказываю я. – Мне нравится думать, что в конце концов я окажусь там, не в раю, а там, наверху, среди космической пыли и звезд. Мне бы это понравилось.

– Все мы созданы из космической пыли, – бормочет Вита.

– Ты устала? – спрашиваю я.

– А что, есть предложения? – она поворачивается ко мне, не разрывая объятий.

– Я понимаю, что уже поздно, но как насчет того, чтобы прогуляться и заглянуть в излюбленное мною-подростком и готом место?

– Ну веди, МакДафф, – говорит Вита. Эта женщина не умеет сдерживаться.

* * *

Полная луна сопровождает нас, пока мы втроем идем по петляющей крутой тропинке, ведущей в Хептонстолл.

– Иногда я возвращаюсь домой рано утром и вижу, как долины окутывает туман, – рассказываю я, когда мы поднимаемся в гору. – Кажется, будто ты едешь по облакам: ничего не видно, одна лишь деревня Хептонстолл возвышается над мглой, словно Бригадун – волшебное место, что появляется раз в столетие.

– С удовольствием бы на это посмотрела, – говорит Вита, когда мы выходим на мощеную главную улицу, по обеим сторонам которой выстроились крепко спящие домики с тлеющими угольками в каминах, отбрасывающих слабый свет на окна. Пабло то и дело бросается к кошкам, устроившимся в нишах стен или свернувшимся клубочком на подоконниках, в ответ они меряют его взглядами, полными ледяного презрения.

– Надеюсь, ты не очень пуглива. Я веду тебя на кладбище, – говорю я, когда мы подходим к старой церкви, часть которой теряется во тьме, из-за чего кажется, что она пытается выбраться из земли.

– К счастью, нервы у меня стальные, – шепчет Вита, беря меня за руку. Я веду ее в разрушенную церковь. – Как красиво, – говорит она, поднимая голову и рассматривая руины церкви на фоне звездного неба. – Жутко, конечно, но красиво. Что здесь случилось?

– Первый раз церковь снесло бурей в тысяча восемьсот сороковом году, – объясняю я. – Тогда жители построили новую, но в нее ударила молния. Лично я считаю, что это проклятие, наложенное ведьмами Хептонстолла: это их месть прихожанам за суд в тысяча шестьсот сорок шестом.

– О нет, что с ними случилось? – спрашивает Вита так обеспокоенно, как если бы это произошло на прошлой неделе.

– Ничего такого ужасного. Их обвинили в болезнях, как часто бывало в те годы, и жители избили их до полусмерти. Потом судья решил, что они достаточно настрадались, и закрыл дело, велев им больше так не делать. Для того времени это было довольно продвинутое решение.

– Так много людей пострадало из-за этого глупого страха… – бормочет Вита, положив ладони на почерневшую стену старой церкви. – Столько невинных убито просто потому, что они были слишком умны, слишком красивы или слишком отличались от других.

– Да уж, не знаю, какая участь ждала бы нас с тобой в то время, – говорю я.

– Незавидная. Я теперь понимаю, почему подростку-готу нравилось это место. Оно напоминает съемочную площадку для фильма ужасов.

– Здесь я много думал о смерти, – говорю я. – В какой-то момент мне вдруг приспичило узнать, в чем смысл моего существования. Теперь, приблизившись к концу, я жалею, что столько времени потратил на эти гадания, вместо того чтобы просто жить, как делаю это сейчас.

Вита ступает в мои объятия, и мы целуемся при лунном свете. Кажется, будто мы окружены звездной пылью, которая кружится и оседает на наших телах. Запах деревьев, зов ночных животных, тепло Виты под моими ладонями… Это и есть жизнь, aqua vitae[10]. Я мог бы пить ее в огромных количествах.

– Слушай, – я отодвигаюсь, когда меня осеняет мысль. – Твое имя означает «жизнь»!

– Я в курсе, – улыбается она.

– Думаю ты и есть Святой Грааль, – говорю я. – Ты – лекарство от всех болезней. По крайней мере, прямо сейчас.

Вита отодвигается от меня, и нас разделяет порыв холодного ветра. Я задаюсь вопросом, не сказал ли лишнего.