Отныне и навсегда

– Это же «Ягуар Марк 2», произведенная в промежутке между тысяча девятьсот пятьдесят девятым и тысяча девятьсот шестьдесят седьмым. Объем двигателя – три целых восемь десятых литра, максимальная скорость – сто двадцать пять миль в час.

– Он у нас кладезь ненужной информации, – сообщает Китти, качая головой. – Бен, хватит умничать. Вита и так это знает, это же ее машина.

– Да, она уже старушка, но я все равно ее люблю, – говорит Вита.

– И я ее люблю, – я провожу руками по боку машины. – Ты знала, что в шестидесятых эта модель часто использовалась для бегства с места преступления, потому что даже с пятью правонарушителями внутри она развивала высокую скорость? Боже, Вита, а «Астон Мартин» у тебя тут случайно где-нибудь не припрятан?

– Боюсь, что нет, – Вита протягивает мне ключи. – Хочешь сесть за руль?

– Я уже тебя люблю, а не любил бы – влюбился бы сейчас. – Я беру ключи и целую Виту с такой настойчивостью, что Китти изображает рвотные позывы до тех пор, пока мы не останавливаемся.

– Ты же понимаешь, что теперь нам всю поездку будут рассказывать всякую нудятину? – спрашивает сестра у Виты, забрасывая свою спортивную сумку на заднее сиденье. – Тебе-то ладно, ты с ним не так давно.

– Его улыбка того сто́ит, – отвечает Вита, и Китти вдруг обнимает ее.

Я сажусь за руль, Вита садится рядом. Я поворачиваю ключ зажигания, и двигатель заводится с приятным урчанием.

То, что я так долго откладывал, отказывается оставаться в тени.

– Когда приедем, оставьте нас с мамой вдвоем на какое-то время, – говорю я. – Больше не могу скрывать от нее правду.

Вита берет меня за руку, а Китти кивает мне в зеркало заднего вида.

– Ну что, – киваю я. – Посмотрим, оштрафуют ли нас за превышение скорости.

Глава тридцать восьмая

Китти догоняет меня, когда мы делаем перерыв на станции техобслуживания.

– Надеюсь, тебе не очень неловко с нами ехать, – говорю я, пока она подстраивается под мой шаг.

– Все нормально. Честно говоря, мне страшно возвращаться домой. Не представляю, что будет с мамой. Последние несколько дней мне казалось, что это все не взаправду, что ничего не изменилось.

– Так ничего и не изменилось, – говорю я. – Вы все те же люди.

Некоторое время она о чем-то размышляет, а потом кладет ладонь мне на предплечье, останавливая. А затем оглядывается, удостоверяясь, что Бена рядом нет.

– Вита, можно вопрос?

– Конечно.

– Бен по уши в тебя влюблен. Если бы ситуация была другой, нормальной, я бы сказала ему не торопиться, но я рада, что он нашел тебя, а ты – его.

– Я тоже рада, – говорю я. – Он счастлив, что ты не против наших отношений.

– А ты не боишься… того, что произойдет?

– Я в ужасе, – отвечаю я. – Но ничего не попишешь. Я просто выбираю любовь.

– Хочу, чтобы он был безмерно счастлив каждую отведенную ему секунду, – неуверенно говорит Китти. – Но можно тебя кое о чем попросить? Это довольно эгоистично, но я должна это сказать, потому что моя мама на такое не решится.

– Слушаю, – киваю я, уже зная, о чем пойдет речь.

– Просто… Не забирай его, пожалуйста, себе одной. – Ей неловко, и в то же время заметно, как девушку переполняет печаль. – Мне, маме и моему сыну Эллиоту он тоже нужен. Мы хотим быть рядом, пока можем. Потому что потом… Мы будем без него очень долгое время.

Любовь и легкая дрожь в голосе Китти застают меня врасплох. Я быстро, но очень крепко обнимаю ее.

– Я понимаю и не стану присваивать его себе, – обещаю я. – Вы тоже ему нужны. Без вас он не будет счастлив.

Китти кивает, поспешно вытирая слезы рукавом рубашки.

– Он идет, – завидев Бена, она решительно улыбается и машет ему рукой. – Давай притворимся, что болтали о всякой ерунде, ладно?

Последний час поездки мы проводим в тишине, убаюканные рычанием мотора. Все размышляют о тяжелом времени, которое ждет нас впереди. Металлические конструкции и торговые центры Шеффилда расступаются перед другими городами и запутанными кольцевыми дорогами в Лидсе и Бредфорде, после чего мы наконец мчимся по холмам и долинам. Мы едем все дальше и дальше по вересковой пустоши; в мягком дневном свечении кажется, что края лилового вереска пылают огнем. Голубое небо простирается вплоть до самых звезд, которые явят себя ночью. Воздух чист и резок, дорога плавная и пустая. Холмы тянутся бесконечной грядой.

К Хебден-Бридж мы подъезжаем поздним вечером, и я гадаю, почему же я так давно не возвращалась в Йоркшир. Лондон – мой дом и моя любовь, но этот пейзаж все равно что поэзия по сравнению с прозой столицы.

Бен везет нас по извилистым лесным тропам: этот жизнерадостный и симпатичный городок состоит из домов рабочего класса, которые поднимаются и опускаются по крутым склонам. Мы проезжаем через оживленный центр с кафе и магазинами и оказываемся на улочке на вершине холма. Здесь располагаются восемь коттеджей с террасами, свысока смотрящих на город и лес позади.

– Вот мой дом, – говорит Бен, останавливаясь у одного из них. Он сидит, положив руки на руль, и смотрит на темный маленький домик. – Многое изменилось с тех пор, как я вышел из этой двери.