Отныне и навсегда

Я до сих пор не понимаю, как тот человек из министерства нашел меня и откуда он знал, что я в совершенстве говорю на французском и итальянском языках. Я работала в Коллекции в своем третьем перерождении после того, как завещала ее государству, помогая вести учет и упаковывая наши бесценные произведения искусства перед их отправкой поездом под гору в Уэльсе, где они и провели остаток войны. Днем я разбирала собранные мною картины в поисках объяснения своего существования, а ночью заботилась о Мэрайе, пока ее мама работала на кладбище. Джек при первой же возможности пошел в армию, горя желанием сразиться с Муссолини, а я осталась одна, терзаемая переживаниями. Когда интеллигентный джентльмен в синем костюме спросил, не хочу ли я «сыграть свою роль» в войне, я согласилась, даже не задумываясь, на что подписываюсь. Спустя две недели обучения я стала оперативником специального назначения, готовым к отправке во Францию под прикрытием.

Темной, облачной ночью я спустилась на парашюте на пшеничное поле в сельской местности во Франции. Паря в небе и смотря на пейзаж подо мной, я внезапно ощутила: здесь что-то произойдет, и это изменит меня.

Тогда я еще не подозревала, что дело будет не в страхе и жестокости, а в любви, которая зародится посреди разрушения и зла, Доминике.

Когда ты каждый час проводишь бок о бок со смертью, восприятие обостряется, окружающий мир кажется ярче и насыщеннее. Черно-белые фотографии этого не передавали. Я знала, что, несмотря на боль, ужас и пытки, выживу и увижу окончание войны. О моих соратниках подобного сказать было нельзя; их переполняла та же энергия, что и Бена, потому что в любую минуту все то, что они любили, то, кем они являлись, могло кануть в небытие. По вечерам мы ходили в кафе у реки, пили вино и курили, пока разноцветные лампочки над нашими головами превращались в звезды Ван Гога. Я расцветала среди жажды жизни, которой сопутствовал страх. Это почти заставило меня забыть свой любимый Лондон.

Доминик появился на десятую ночь. Он вышел откуда-то из задней части ресторана: темные волосы отросли чуть больше нужного и закрывали его опущенные глаза, белая мятая рубашка была заправлена в брюки, руки в карманах, во рту – сигарета. Он выглядел так, словно долго не мог выбраться из кровати, что уж тут говорить о разработке плана по перехвату поставки боеприпасов.

– Здравствуй. Рада знакомству, – сказала я на безукоризненном французском, протягивая ему руку. В ответ он закатил глаза и ничего не ответил. Меня так взбесило это пренебрежительное отношение, что весь вечер я почти не слушала, что говорят остальные. Доминик сидел на стуле, ссутулившись, пил дешевый бренди и хмурился, разглядывая свою обувь.

– Он плохо справляется с переменами, – объяснила мне девушка по имени Бриджит, заметив, как я тайком смотрю на него. – Ему нравился Тьерри, на место которого ты пришла.

– А-а, понятно, – сказала я.

– Нет, не в этом смысле, – рассмеялась она. – Наш дорогой Доминик неравнодушен к представительницам женского пола, на мой взгляд, даже чересчур. Так что нет, они были просто хорошими друзьями. Доминик считает, что должен был защитить Тьерри, вот и вымещает чувство вины на тебе.

– Понятно, – сказала я, на этот раз куда мягче.

– Он хоть и сумасшедший, но умный и храбрый парень, – улыбнулась Бриджит. – Только ни в коем случае не влюбляйся в него – он без сомнений разобьет тебе сердце.

После этих слов Бриджит печально вздохнула, отчего у меня возникло ощущение, что она знала об этом не понаслышке.

Момент, когда я влюбилась в Доминика, ничуть не потускнел в моей памяти, как будто это произошло вчера. Мы были в долине, заросшей густым лесом, замерзшим, как и земля под нашими ногами. Дыхание затуманивало воздух, повисла тишина, прежде чем заложенная нами взрывчатка у железнодорожных путей прорвала полотно ночи вспышками оранжевого цвета, сопровождаемыми оглушительным грохотом. Каждый из нас вздрогнул, пригнулся и закрыл уши. Все, кроме Доминика. Он стоял, не шелохнувшись, и победоносно улыбался, в его глазах отражалось бушующее пламя.

Вскоре после тех событий я поняла, что хочу его, и мною овладела жажда, какой я не знала все века до этого. До этой войны желание в моем восприятии сопоставлялось с параметрами, которые устанавливали мужчины. Я десятки лет строила и защищала приемлемую репутацию. Мадам Бьянки с ее безумными вечеринками, на которых было разрешено многое, никогда не заводила любовника. Даже девушка, которая до утра танцевала в «Ритц» с подрумяненными коленками, знала, что нужно играть по правилам, чтобы быть в безопасности.