— … И даже не дал ей ничего объяснить, — ласково пожурил его Тербер. Краем глаза он видел, что Пит по-прежнему наблюдает за ними и вертит головой, поглядывая то на одного, то на другого. Вот и хорошо, это отвлечет его от собственных неприятностей. Ситуация-то пикантнейшая, такое не каждый день бывает.
— Она же мне не говорила. — В голосе Старка было отчаяние.
— А ты ее и не спрашивал, — нежно сказал Тербер. Выкрутиться ему он не даст ни за что!
— Замолчи! Замолчи, заткнись!
— Знаю я вас, южан, — отечески упрекнул его Тербер. — Все вы на один лад. Пьяницы и бабники. А уж какие моралисты. Святее папы римского.
Старк вскочил на ноги и швырнул колпачок с виски в ласковое, сочувственно улыбающееся лицо. Он сделал это не задумываясь, чисто инстинктивно — так выпускает когти и бросается на обидчика кошка.
— Это я его не убью? — заорал он. — Как раз
Тербер следил за ним и успел увернуться, а у Пита реакция не сработала — он был и постарше Тербера, и пьянее, да и забот у него было больше, — и в результате колпачок угодил ему в грудь и виски вылился на рубашку.
А Старк уже выбежал из палатки.
Тербер обессиленно повалился на раскладушку, умиротворенный, выложившийся. Все было бы идеально, если бы не одна маленькая деталь, крохотная капля дегтя в бочке меда. Он с самого начала подозревал, что у нее со Старком было дольше, чем она говорила, но все же надеялся, что это неправда.
— Боже мой! Ну от меня и несет! — Пит промакнул рукой пятно на рубашке. — Милт, ты бы сходил догнал его. Он крепко напился, да? Покалечится еще, не дай бог.
— Хорошо. — Тербер взял из угла свою винтовку.
Когда он выходил, музыка у него за спиной смолкла, и диктор снова проговорил:
Луна успела подняться выше, и роща, площадка автостоянки, весь мир вокруг обесцветились, осталось только две краски: черная и белая. Он пошел по тропинке, которая пересекала асфальтированную дорогу и вела к кухне.
Значит, в Блиссе у них это длилось целых полгода. И у него с ней почти столько же. Интересно, как у них все было? Начать с того, что она в то время была много моложе. Ему захотелось представить себе, какая она тогда была, молодая. Что они вместе делали? Где бывали? О чем шутили? Как обидно, что его тогда не было рядом, вдруг подумал он, как обидно, что ему не дано было присутствовать невидимым третьим и тоже это пережить. Все, что связано с ней, должно принадлежать и ему, иначе он не может. Это даже не зависть, даже не ревность, а просто ненасытное желание делить с ней все. Бедняга Старк.
В кухонной палатке он застал лишь нескольких поваров: как напуганные овцы, они забились в угол подальше от деревянной колоды для разделки мяса.
— Куда он пошел?
— Не знаю, — пробормотал один из них. — Как-то не было настроения спрашивать. Влетел как ненормальный, орал, ругался… Потом схватил секач и убежал.
Милт двинулся обратно к складу. Может быть, Старк пошел вниз, думал он. Может быть, решил отоспаться в холодке на берегу. Если так, то самое разумное сейчас его не трогать. Шагнув с тропинки на асфальт, он остановился и скользнул взглядом по дороге, взбегающей на залитый лунным светом холм и сворачивающей к шоссе — нигде никого. Старк все же не настолько пьян, чтобы потопать пешком в Скофилд и гоняться там с секачом за майором Хомсом.
Когда он подошел к палатке склада, кто-то выскочил навстречу из темноты и чуть не сбил его с ног.
— Старшой! — испуганно прохрипел голос ротного горниста Эндерсона. — Старшой, это ты?
— А ты какого дьявола здесь? Почему не на КП? Почему коммутатор бросил?
— Старшой, там Старк! У него секач. Рубит направо и налево! Сейчас все там разнесет…
— Пошли! — Тербер снял с плеча винтовку и побежал.
— Вваливается вдруг в фургон, орет, матерится. «Убью его!» — орет, — задыхаясь, выкрикивал на бегу Энди у него за спиной. — «Убью его, сукина сына!» Я думал, он это про тебя. А потом как завопит: «Где капитан Хомс? Убью его!» Хомс-то давно от нас перевелся, старшой. И не капитан он, а майор. Старшой, по-моему, он того… спятил.
— Помолчи.
Старка там уже не было. Уютный фургончик КП, казалось, пережил стихийное бедствие. Оба шатких самодельных стола, за которыми работали он и Росс, были изрублены в щепки. Ни на одном из четырех стульев сидеть было больше нельзя. Раскладной походный столик Тербера валялся проломленный насквозь. На крышке маленького личного сейфа темнела глубокая длинная вмятина. Пол был усеян документами и клочками бумаг. В тонких фанерных стенах зияли суживающиеся книзу щели. Только коммутатор, по счастью, вроде бы уцелел.