По правде говоря, ему отчаянно требовался глоток свежего воздуха, но Рив не посмел ускорить шаг. Он смог крепко удерживать себя с помощью трости и резных перил, но увидев свою мать, завернутую в льняное полотно, почувствовал онемение не только во всем теле – у него словно застыл мозг. Последнее, что ему сейчас было нужно, это полет вверх тормашками по всей лестнице до самого мраморного фойе.
Рив сошел с последней ступеньки, перенес трость в правую руку, и практически ринулся открывать дверь. Холодный ветер стал благословением и проклятием одновременно. Температура его тела ушла в свободный полет, но он хотя бы смог сделать глубокий, леденящий вдох, который заменил часть того, что его беспокоило, жгучим обещанием приближающегося снегопада.
Откашлявшись, он протянул руку врачу расы.
– Вы обошлись с телом моей матери с невероятным почтением. Благодарю вас за это.
Глаза Хэйверса за черепаховой оправой были полны не профессиональной, а искренней скорби, и он в сочувствующем жесте протянул ладонь в ответ.
– Она была особенной. Раса потеряла часть своего духовного огня.
Бэлла шагнула вперед, чтобы обнять врача, а Рив поклонился медсестре, которая оказывала помощь, зная, что она, несомненно, предпочтет к нему не прикасаться.
Когда эта пара вышла через переднюю дверь, чтобы дематериализоваться обратно в клинику, Рив какое-то время просто всматривался в ночь. Снова начинался крупный снегопад – не та мелкая пыль, что шла накануне вечером.
Ему стало интересно, видела ли его мать снег вчера вечером? Или же она пропустила этот последний шанс понаблюдать, как чудесные тонкие кристаллики падают с небес?
Боже, никто из них не обладал бесчисленным запасом дней. Бесчисленным количеством снегопадов, за которыми можно наблюдать.
Его мать любила смотреть, как падает снег. Всякий раз, она приходила в гостиную, включала внешнее освещение, а свет в доме гасила, и сидела, вглядываясь в ночь. Она сидела так, пока падал снег. Часами.
Интересно, что она видела? Что она видела в падающем снеге? Он никогда не спрашивал об этом.
Господи, ну почему все когда-нибудь заканчивается?
Рив закрыл дверь, отгораживая себя от зимы по ту сторону порога, и прислонился к толстой деревянной панели. Перед ним под огромной люстрой стояла его сестра, ее глаза ввалились, с уставшим видом она держала на руках свою дочь.
Бэлла не отпускала Наллу ни на миг с того момента, как умерла мать, и ребенок не возражал. Дочь спала на руках у матери, нахмурив бровки, как будто не переставала взрослеть даже во сне.
– Когда-то я держал тебя так же, – сказал Рив. – И ты спала точно так же. Крепко.
– Правда? – Бэлла улыбнулась и погладила Наллу по спинке.
Сегодня вечером ребенок был одет в черно-белые ползунки со значком AC/DC, что вызвало у Рива невольную улыбку. Не удивительно, что его сестра забраковала всю эту жеманную фигню с уточками и зайчиками для новорожденных, что было охренительно. Благослови ее Бог. Если у него когда-нибудь будет ребенок…
Рив нахмурился и сразу же отбросил эту мысль.
– Что такое? – спросила его сестра.
– Ничего. – Да, только что впервые в жизни он подумал о том, чтобы иметь детей.
Может, это вызвано смертью матери?
Может, дело было в Элене, подсказала какая-то часть его.
– Хочешь что-нибудь поесть? – спросил Рив. – Перед тем как вы с Зи соберетесь домой?
Бэлла взглянула на лестницу. Сверху, из душевой, доносился шум воды.
– Да.
Рив положил руку ей на плечо, и они вместе пересекли зал, полный картин на стенах, а потом столовую со стенами цвета мерло
. За ней располагалась кухня, которая, в отличие от остальной части дома, была до прагматичности проста. Посередине стоял симпатичный стол, и Рив усадил свою сестру с младенцем на один из стульев с высокой спинкой и подлокотниками.– Чего желаешь? – спросил он, подходя к холодильнику.
– У нас есть хлопья?
Он подошел к шкафу, где хранилось печенье и консервированные продукты, надеясь, что... «Фростед Флейкс»
, да. Большая коробка с хлопьями стояла бок о бок с крекерами «Киблер клаб» и сухариками «Пепперидж фарм».Достав хлопья, Рив посмотрел на упаковку и изображенного на ней Тигра Тони.
Проведя пальцем по мультяшному герою, он тихо спросил:
– Тебе все еще нравятся «Фростед Флейкс»?
– О, конечно. Мои любимые.
– Хорошо. Это меня радует.
Бэлла слегка усмехнулась.
– Почему?
– Ты... не помнишь? – он остановился. – Хотя, с чего тебе помнить это.
– Помнить что?
– Это было давно. Я наблюдал, как ты ешь их, и... это было так мило, правда. То, как ты их любила. Мне нравилось то, как ты их любила.
Он достал миску, ложку, пакет обезжиренного молока и поставил набор перед ней.
Пока она перекладывала Наллу так, чтобы правой рукой свободно взять ложку, он открыл коробку и тонкий пластиковый пакет, и высыпал хлопья.
– Скажи когда, – произнес он.
Тихий, шуршащий звук, с которым хлопья падали на дно миски, был таким нормальным, повседневным, и слишком громким. Как и их шаги вниз по лестнице. Как будто остановившееся сердце матери врубило на полную все звуки окружающего мира, пока он не почувствовал, что ему нужны затычки для ушей.
– Когда.