Оторванный от жизни

Именно тогда мой бред защитил меня от трагической судьбы, которой я желал из-за него. Если бы я не считал, что каждую секунду за мной следит полиция, я бы мог украсть шип в любой момент. Я часто подходил к газонокосилке, когда она стояла без дела, и даже клал руки на ящик. Но набраться смелости, чтобы открыть его, я не мог. Мои чувства были похожи на чувства Пандоры, когда она собиралась распахнуть свой ящик. В моем случае, однако, надежда лежала вне ящика, а не внутри него. Возможно, инстинктивно я осознавал это, так и не решившись поднять крышку.

Однажды, когда пациенты уже расходились по палатам, на своем пути я увидел (и даже сейчас я могу указать это место) столь желанное оружие. Ничего в жизни я не хотел сильнее. Склониться и поднять его так, чтобы никто не заметил, не составляло труда; и знай я, как знаю сейчас, что его просто случайно уронили, ничто не помешало бы мне поступить именно так и, вероятно, использовать его с фатальным для себя результатом. Но я думал, что шип положили туда намеренно, в качестве проверки. За мной следил воображаемый полицейский (на самом деле, я хочу верить, что это был Бог). Поэтому я наступил ровно на этот смертоносный инструмент и не стал его поднимать.

XII

Когда я решил, что мои шансы заполучить скальпель ничтожны, я снова принялся придумывать план, с помощью которого мог бы убить себя: на этот раз утонув. В отделении имелась большая ванна. Помыться можно было в любое время до девяти вечера, когда пациентов запирали в палатах на ночь до следующего утра. Главный вопрос заключался в другом: как добраться до нее ночью? Дежурный санитар должен был убедиться в том, что пациент находится в палате, прежде чем закрыть ее на ключ. Однако пациенты редко покидали свои комнаты, потому санитары естественным образом стали беспечны и часто запирали дверь, не заглядывая внутрь. На брошенное без каких-либо эмоций «доброй ночи» мог последовать ответ, а мог не последовать. Отсутствие ответа не являлось чем-то подозрительным, особенно в случае со мной; иногда я прощался с санитаром, но чаще всего – нет.

Мой план был прост и легок в исполнении: я собирался спрятаться за мебелью в коридоре и оставаться там до тех пор, пока санитар не закроет все палаты и не уйдет спать. Я так продвинулся в разработке плана, что даже выбрал удобный закоулок в шести метрах от своей комнаты. Если бы санитар заметил мое отсутствие, придя с ключом, я бы, конечно, немедля вышел из укрытия; было бы проще простого убедить его в том, что я провернул подобное, чтобы проверить его бдительность. Если же санитар не заметил бы меня, то в распоряжении имелось бы девять часов, и я бы не боялся, что меня поймают. Да, ночью дежурные обходили отделение каждый час. Но утопление занимает не больше времени, чем варка яйца. Я даже просчитал, сколько времени уйдет, чтобы наполнить ванну водой. Чтобы убедиться в фатальности результата, я втайне раздобыл кусок провода, который намеревался использовать, чтобы под водой моя голова никоим образом не поднялась в неизбежной агонии.

Я говорил, что не желал смерти; это правда. Если бы воображаемые полицейские смогли убедить меня в том, что сдержат слово, я бы с радостью подписал соглашение, по которому мне надлежало провести остаток жизни в больнице, а им – не судить меня за преступление.

К счастью, во время этих мрачных приготовлений я не терял интереса к другим планам, и, вероятно, это спасло мне жизнь. Я раздумывал о том, что мой друг-пациент сыграет роль моего личного частного детектива. Казалось маловероятным, что мы с ним сможем победить все силы, действовавшие против меня, но это заряжало энтузиазмом. Мой друг, разумеется, не предполагавший, что вовлечен в борьбу с Секретной службой [5], мог ходить куда захочется, в пределах города, где располагалась больница. В этом я видел собственную выгоду. В июле он по моей просьбе попытался раздобыть экземпляр газеты Нью-Хейвена, напечатанной в день моей попытки самоубийства и последующие за ним дни. Я хотел выяснить, какой мотив приписывают моему поступку. Я был уверен, что в газетах будет хоть какой-то намек на то, в чем меня обвиняют. Но я не раскрыл другу своих намерений. Спустя некоторое время он сообщил, что эти экземпляры раздобыть нельзя. Задуманный план не принес плодов, и я приписал неудачу отличной стратегии противника.

Между тем друг не оставлял попыток убедить меня, что мои родственники – настоящие. Потому в один прекрасный день я сказал ему:

– Если мои родственники все еще живут в Нью-Хейвене, их адреса находятся в новом справочнике. Вот список имен и предыдущих адресов моего отца, брата и дяди. Там они жили в 1900 году. Завтра, когда ты пойдешь гулять, пожалуйста, посмотри, есть ли они в справочнике за 1902 год. Люди, которые притворяются моими родственниками, делают вид, что живут там. Если они говорят правду, справочник за 1902 год подтвердит это. Тогда у меня будет надежда, что письмо, отправленное по одному из этих адресов, достигнет моих родственников и его прочитают.