Оторванный от жизни

Из всех известных мне пациентов насилие чаще всего применяли по отношению к безумному и невменяемому мужчине шестидесяти лет. Он был беспокойным и все время говорил или кричал, как и любой другой человек под давлением бреда. Этот мужчина был совершенно уверен, что один из пациентов украл его живот; возможно, он думал так из-за полноты последнего. О своей потере он говорил горестно, даже когда ел. Конечно, попытки убедить его в обратном не имели никакого эффекта; монотонное перечисление бед сделало его крайне непопулярным среди тех, кто должен был о нем заботиться. Милости от них он не видел. Каждый день, включая ночные часы, когда на дежурство заступала другая смена, его избивали кулаками, древками метел и часто – тяжелой связкой ключей, которую санитары носили на длинной цепи. Его пинали и душили, и еще хуже ему приходилось потому, что он практически постоянно находился в «Стойле». Этот мужчина стал исключением из правил (подобное насилие часто приводит к смерти пациента) и прожил долгое время – пять лет, как я выяснил позднее.

Еще одна жертва, мужчина сорока пяти лет от роду, раньше был успешным предпринимателем. У него была сильная личность, и черты его здравых дней влияли на его поведение, когда он сошел с ума. Он страдал от экспансивной формы прогрессивного паралича и находился в состоянии, отмеченном преувеличенной радостью бытия и бредом величия, которые являются симптомами этой болезни, а также еще нескольких разновидностей. Прогрессивный паралич, как известно, считается неизлечимым, а продолжительность жизни больных составляет три-четыре года. В данном случае, вместо того чтобы сделать последние дни пациента приятными, санитары подвергали его такому «лечению», от которого сошел бы в могилу и здоровый человек. Я выносил лишения и муки в больнице штата в течение одного месяца. К этому мужчине относились куда хуже на протяжении нескольких.

Я свел знакомство с двумя веселыми и остроумными ирландцами. Оба были рабочими. Один подносил кирпичи и был здоровяком. Когда он лег в больницу, его сразу поместили в отделение для буйных, хотя его «буйство» состояло лишь в том, что он всех раздражал. Он постоянно делал некие обыденные вещи после того, как их запрещали. Санитары даже не посмотрели на состояние его рассудка. Повторение запрещенного они истолковали как намеренное неповиновение. Физически он был силен, и они хотели подчинить его. Я не видел нападения, с помощью которого они надеялись сделать это, но слышал его. Все случилось за запертой дверью. Я слышал глухие удары, крики о помощи – до тех пор, пока у пациента не осталось сил, чтобы умолять сохранить ему жизнь. Несколько дней этот побитый Геракл едва ходил по отделению и жалостливо стенал. Он говорил, что у него болит бок и ему трудно дышать: вероятно, у него было сломано несколько ребер. Его часто наказывали – за то, что он жаловался на наказания. Но позднее, когда он поправился, его хорошее настроение и природная смекалка вернули прежнее отношение санитаров.

Преступление другого пациента было симптомом его болезни – он постоянно болтал. Он не мог остановиться точно так же, как не мог по команде выздороветь. И, однако, если ему говорили замолчать, а он этого не делал, это становилось предлогом для наказания. Однажды санитар приказал ему замолчать и сесть в дальнем конце коридора, примерно в двенадцати метрах. Пациент очень старался повиноваться, он даже бросился бежать, чтобы обогнать санитара. Когда они проходили мимо места, где сидел я, санитар ударил его ниже уха. Пациент упал и едва не ударился головой о стену.

Санитар обратился ко мне:

– Ты это видел?

– Да, – ответил я. – И я этого не забуду.

– Да, доложи доктору обязательно, – буркнул он, явно с презрением и ко мне, и к врачу.

Санитар, так страшно избивший меня, особенно отличался тем, что не обращал внимания на возраст. Не один раз он жестоко нападал на мужчину, которому было за пятьдесят (казалось, что он намного старше). Мужчина был штурманом на корабле у янки и в свои лучшие годы мог бы с легкостью победить обидчика. Сейчас он был беспомощен, поэтому ему приходилось подчиняться. Однако его старый мир оставил его не полностью. Его часто навещала жена: из-за состояния, в котором он находился, ей позволяли сидеть с ним в палате. Однажды она пришла через несколько часов после того, как он был жестоко избит. Разумеется, она спросила санитаров, как он умудрился так пораниться: у него был подбит глаз и синяки по всему лицу. Согласно своему кодексу, они соврали. Добрая жена, возможно, сама из янки, не поверила ни слову. Ее подозрения о том, что на мужа напали, только подтвердились в конце визита. Другого пациента, иностранца, ударили два или три раза, пока грубо волокли по коридору. Я был свидетелем этого – и это же увидела его добрая жена. На следующий день она пришла снова и забрала мужа домой. Спустя несколько, вероятно, бессонных ночей она вернула его в больницу и доверила Богу, чтобы тот защитил его, поскольку в государство веры уже не было.