– Да уж, они стали построже!
Эта фраза иллюстрирует подход многих санитаров. С другой стороны, тот факт, что этот уволенный скоро нашел работу в подобном заведении в тридцати километрах от больницы штата, иллюстрирует подход руководства некоторых из них.
Я помню, как к нам приехал новый санитар. Это был молодой человек, учившийся на врача. Сначала он был склонен относиться к пациентам по-доброму, но вскоре стал применять силу. Перемена в нем произошла отчасти из-за жестокой атмосферы, царившей в отделении, но больше из-за того, что три огрубевших санитара решили, что он трусит и стали его дразнить. Чтобы доказать, что это не так, он начал нападать на пациентов и однажды сшиб меня с ног просто за то, что я отказался перестать болтать по его команде. То, что в некоторых заведениях царит жестокая атмосфера, очень ярко демонстрирует свидетельство санитара во время общественного расследования в Кентукки. Он сказал следующее:
– Если бы кто-то сказал, что я буду виновен в избиении пациентов, когда я только приехал сюда, я назвал бы этого человека сумасшедшим. Но теперь я бью их, и это приносит мне восторг.
Я пришел к выводу: насилие умножается еще и потому, что тут не были заведены упражнения на свежем воздухе, которые так необходимы. Пациентов должны были водить на прогулку по меньшей мере раз или два в день, если позволяла погода. И тем не менее больные в отделении для буйных (именно им больше всего нужны упражнения) ходили гулять, только когда этого хотели санитары. Мой сосед по отделению – человек достаточно здоровый, чтобы наслаждаться свободой, если бы у него был дом, – считал наши прогулки. Оказалось, что в среднем мы выходили на улицу пару раз в неделю в течение месяца. И это было в хорошую погоду, что делало заключение совсем уж невыносимым. Лентяи, которые занимались нашим досугом, предпочитали оставаться в отделении, играть в карты, курить и рассказывать друг другу байки. Санитарам регулярные упражнения важны так же, как и пациентам. Они не тратили энергию в мирном и полезном русле, а поэтому были склонны тратить ее за счет беспомощных пациентов.
Если отсутствие упражнений приводило к дисциплинарным мерам, каждая такая мера, в свою очередь, только распаляла нас сильнее. Некоторых диких животных можно заставить быть послушными, и то это будет лишь опасное притворство.
Подобно пожарам и железнодорожным катастрофам, нападения случались по несколько зараз. Дни сменялись, и ничего не происходило, а потом вдруг начиналось целое празднество насилия – почти всегда из-за того, в каком состоянии пребывали санитары, а не из-за излишней агрессии со стороны пациентов. Я могу вспомнить несколько особенно запомнившихся мне случаев дикого насилия. Пять пациентов в нашем отделении были постоянными жертвами. Трое из них были особо невменяемы и страдали без остановки: ни дня не проходило без того, чтобы их не наказали. Один из них, идиот, не мог убедительно говорить даже при самых благоприятных обстоятельствах; его забили так, что, когда мимо проходил санитар, он начинал кружить рядом с ним, как измученная собака кружит около жестокого хозяина. Если он отходил слишком далеко, санитар прямо на месте наказывал его за подразумеваемое, но бессознательное оскорбление.
В «Стойле», в камере рядом со мной держали молодого человека, который настолько выжил из ума, что был абсолютно невменяем. Его преступление заключалось в том, что он ничего не понимал и не подчинялся. День за днем я слушал, как удары и пинки сыплются на его тело. Было больно слышать и невозможно забыть его мольбы о помощи. Странным было то, что он выжил. Стоит ли удивляться тому, что этот человек, «буйный пациент», которого заставляли быть буйным, не разрешал санитарам его одевать! Но у него был друг с остатками разума, сосед по отделению, который мог убедить его одеться, когда санитары считали, что с ним больше ничего не сделать.