ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

В качестве нового коммиссара, Адам Кисель явился лично в козацкую раду. Там

голоса разделились надвое. Одни требовали морского похода, другие домогались

наступления на города, чтобы помститься над теми властями, от которых козаки терпят

обиды, засесть в панских имениях и ждать уплаты жолда на готовом хлебе, как это

делали в подобных случаях жолнеры.

Киселю удалось уговорить Козаков пождать по крайней мере до праздника

Рождества Богородицы, и, пока наступил обещанный им срок, он так искусно поделил

Козаков на партии, что одна партия мешала другой действовать в видах задуманного

бунта. Для этого принял он систему подкупа, на который козацкая старшина пошла без

исключений, а к подкупу присоединил шпионство, от которого также не отказались

члены козацкого товарищества.

Здесь он весьма ловко воспользовался теми козаками, которые отличались

богобоязливостью. Съездил в Киев к своему приятелю, Петру Могиле, и попросил его

послать в козацкий кош двух игуменов. Игуменам была вручена письменная

инструкция, как они должны были действовать на козацкие умы. Наконец, прикинулся

больным, прощался письменно с единоверцами до загробного свидания, а между тем

сочинил фальшивое письмо к себе от короля и, в виде особенной расположенности к

знатным козакам, послал его секретно Томиленку. В письме король выражал свое

огорчение, что козаки не верят его обещаниям, что собрались устроить черную раду

(совет войсковой черни), идти на Запорожье и опустошать панские имения; потом

уверял Киселя, что деньги будут высланы не-

198

.

пременно, п грозил козакам своим гневом, если они будут упорствовать в мятежных

замыслах.

Между тем в официальных донесениях своих Кисель называл Козаков людьми

religionis nullius, bellua sine capite (не имеющими никакой веры, безголовым

чудовищем), дикарями, на которых всего лучше действовать страхом. „Они уважают

духовных греческой религии и любят богослужение", писал он к Конецпольскому: „но

сами похожи больше на Татар, чем на христианъ". Козацкий бунт уподоблял он вереду,

который лопнет только тогда, когда нарвет, и вообще относился к козакам с

отчужденьем и презрением, вовсе не так, как иноверец Конецпольский, который

уважал в них рыцарский дух, третировал их как шляхтич шляхтичей,

предстательствовал за них у короля, скорбел о них, осматривая поле битвы.

То подкупая Козаков, то мороча их своими выдумками, то действуя на почитателей

духовенства и любителей православного богослужения, Кисель держал Запорожское

Войско в нерешимости от августа 1636-го до апреля 1637 года, и уже хвалился своим

успехом в разрушении запорожской крамолы. Но козаки охладели на время к бунту по

другим, более сильным влияниям.

Крымские ханы давно уже рвались из-под султанского вассальства, подобно

дунайским князькам, и готовы были сделаться польскими пограничниками. Уже в 1597

году Крымцам было так тесно в обеднелой Тавриде, что они предлагали Сигизмунду

ИН свое подданство. Но Сигизмунд польский домогался в то время шведской вороны,

и оставил их посольство без ответа. Вместо того, чтоб обратить свой добычный

промысел на турецкия владения, Татары продолжали существовать на счет Польши, и

пограничные польсворусские области, за политическую несостоятельность

правительства, поплатились многими и многими тысячами ясыра. Теперь еще однажды

представился Польше случаи сделать из Крымцев относительно Турции то, чтб сделала

из Козаков Москва относительно Польши.

Разобиженный турецким султаном Инает-И’ирей предлагал польскому королю свое

вассальство. Он просил у Владислава хоть небольшой помощи, чтоб уничтожить своих

изменников, Буджацких Татар, и завоевать все заднестровские турецкия колонии до

самого Дуная. На свою долю крымский хан брал одну добычу; города и землю

предоставлял королю. Конецпольский сильно настаивал на принятии ханского

предложения, представляя Владиславу IV, что по-

.

199

добный случай успокоить Польшу со стороны Азии никогда не повторится. Но в

Варшаве боялись новых успехов предприимчивого короля. В Варшаве боялись даже

той популярности, которою он пользовался у своих сподвижников, Козаков. Татарское

присоединение к Короне, вместе с готовностью днепровской вольницы идти войной

под самый Царьград, сделало бы короля независимым от шляхты; а еслибы Владиславу

удалось образовать в Турции отдельное царство, как об этом была у многих мысль

после Хотинской войны, тогда бы польский король явился таким же неограниченным

государем среди „королятъ*, каким был московский самодержец среди потомков

удельных князей. Законодательное собрание шляхты не дало Владиславу денег для

поддержки турецко-татарских смут и помешало набирать войско для занятия турецких

кресов, или украин. Между тем в переговорах с представителями шляхетских партий

ушло драгоценное время. Щедрый на обещания, мечтательный и вместе бесстыдный

Владислав обнадежил Инает-Гирея своею помощью, но ограничил ее тем, что, тайком

от своих панов рады, дозволил козакам идти с Крымской Ордой за Днестр.

Предводителем козацкого контингента был не кто другой, как Павлюк. Он увлек за

собой самую буйную часть Запорожского Войска, и вот почему дипломатия Киселя