сделал манифестацию перед Речью Посполитою, слагая с себя ответственность в том,
что войско не выведено в поле. При таких обстоятельствах ему было не до Козаков.
Видя отечество в том положении, в каком оно было перед Хотинскою войной, он
снизошел до того, что послал к Павлюку двух ротмистров с зазывом на войну с
Турками. Но Павлюк отвечал, что козацкия знамена обветшали, что козаки
отказываются ходить в битву за шматъем, и просил прислать Запорожскому Войску
новое
211
знамя вместе с другими войсковыми знаками. На такое унижение перед
бунтовщиком Конецнольский согласиться не мог. Он обратился к частным средствам,
которыми польскорусские паны обыквенно выручали свое отечество в его опасных
столкновениях с азиятцами.
Между тем недавно приобретенный от Москвы край сделался новым источником
бедствий, угрожавших Польше со стороны её общественной разладицы. Он отличался
издавна пустынностью, как вообще были пустынны и польские, и московские окраины.
Война 1633—16S4 года заставила убраться отсюда все зажиточное, все прочно оседлое
и хозяйственное. Остались одни те подонки населения, из которых обыкновенно
вырабатывались козаки. Но лишь только польские власти заняли города от имени
своего короля, казенные, боярские и монастырские селища стали наполняться
пришельцами.
Теснимые друг другом наны выпрашивали здесь вечистые и доживотные
пожалования, а мелкая шляхта с откупщиками и арендаторами, Жидами, Армянами,
Греками, Волохами, искала у новых помещиков и державцев выгодной переуступки
владельческих прав. Чернорабочие соседних областей, привычные наследственно к
переселению в просторные, малогосиодные места на новые воли, хлынули отовсюду в
эту Канаду Речи Поеполитой, ища любезной всем бродягам украинской свободы и того
хлеба, который называется лежачим. Правительственные наны и сам король, в качестве
новых землевладельцев, покровительствовали эмиграции тем, что пе давали ходу
жалобам старых землевладельцев на зловредные для них зазывы со стороны
заднепровской братии.
Неизбежное в польскорусском обществе и зловредное можновладство готовили
таким образом новую область простонародных волнений, в придачу к давнишним
малорусским пустыням, колонизованным панами по принципу личной свободы,
которую рано иди поздно приходилось им же самим ограничивать. Эти волнения
сделались тем опаснее для польскорусской республики, что к беглецам из Земли
Королевской присоединились в Северщине беглецы из Земли Царской. Великорусские
крестьяне, слыша о безгосподном быте зарубежников, и зная прецеденты завидного их
положения, забирали у своих помещиков скот, грабили всякую движимость, иногда
убивали самих господ, и перебегали к соседней шляхте.
Таким образом, с одной стороны, приобретенный от Москвы край сделался
рассадником будущих опустошителей Польши, а съ
212
.
другой— старые польскорусские хозяйства теряли рабочую силу и приходили в
расстройство по мере того, как поселяне находили для себя выгодным и безопасным
оставлять прежних помещиков для перехода в новые панские осады. От
эмиграционных замешательств и убытков, высокие цены на съесгные припасы
сделались чувствительнее. Тесно связанные с этим финансовые затруднения
правительства отражались на сборах к войне с Турками, медленных, разорительных в
своей неправильности для всего края, и ободряли подобных Павлюку демагогов к
таким предприятиям, о которых в Московском Царстве было не слыхать со времени
изгнания Поляков.
Руководители польской цивилизации, римские клерикалы, прибавляли к этому
нестройному хору общественной жизни свою резкую ноту. Они продолжали
распространять в Малороссии господство папы, не смущаясь никакими препятствиями.
Уже в 1620 году возникнул было в Киеве иезуитский коллегиум, точно редут против
Москвы, напоминавшей о древней отчине своих государей самим вопросом атаману
Сагайдачного, Одинцу. Появление восточного патриарха Феофана с его московскою
миссиею и смелое восстановление православной митрополии в виду униатской
заставили иезуитов отступить в ранговое имение киевских бискупов, Хвастов, чтобы
оттуда вновь шагнуть на киевские высоты в 40-х годах того же столетия. Но зато город
эпического русского князя Игоря, отбитый у Москвы Владиславом IV, показался им
столь же удобным стратегическим пунктом, как и древний Полтеск, отнятый у неё
Стефаном Баторием. Иезуитский коллегиум, памятный доныне в названии урочища
Кляштором, украсил живописный наш Новгород-Северск.
Вместе с тем просветители Польши нашли возможным завести такую же фабрику
папистов и на древнерусских берегах Альты, в столице нового козачества, Переяславе.
С 16S1 года обширная Вишневетчина, обнимавшая Малороссию цепью городов и
сел от Карпат до Путивля, сделалась таким же достоянием римского папы, как и
владения наследников Князя Василия. Князь Иеремия Корибут Вишневецкий, в
качестве просвещенного католика, презирал монахов и монахинь, которых бывший
печерский молчальник, Исаия Копияский, водворял в , его заднепровских владениях,
но предвидя его ренегатства, Вишневецкий терпел их только ради своего родственника