ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

были—или подвергнуться другой Хмельнитчине, пе козацкой уже, а жолнерской, или

же поделиться с мелкими обдиралами своею крупною добычею. Из двух зол они

выбрали меньшее.

Жолнеры согласились принять от коммиссии депьги под условием, что остальная

недоимка будет уплачиваться им по мере поступления в Скарб налогов, а король,

коронный гетман и коммиспары дали им ассекурацию на своих добрах, гарантируя

окончательную уплату до 15 сентября. Что же это был за король и какие сделки

соединяли его с прочими членами польской олигархии, явствует из следующих строк

роялиста Оевецима:

„Ноября 20 скончался краковский кастелянъ* (Николай Потоцкий) „оставив

свободное поле для соискательства лицам, желавшим вос пользоваться оставшимися по

его смерти вакантными должностями. При дворе долго колебались и отсрочивали их

раздачу, по наконец преимущество было оказано тем, которые с своей стороны

предложили более возмездия. Должность краковского каштеляна была предоставлена

мазовецкому воеводе, Варшицкому, несмотря на то, что, по общему мнению, право на

нее имел краковский воевода (Владислав Заславский). Барское староство передано

князю Богуславу Радивилу, люблинское—сендомнрскому кастеляну, Витовскому, под

тем предлогом, что недавно он оказал значительную услугу, приняв на себя должность

посланника в Москву, но в действительности его успеху гораздо больше содействовало

то обстоятельство, что он поднес в подарок королю 15.000 червонцев. Нежинское

староство предоставлено коронному маршалу (Любомирскому), булаву же вели.

.

373

кого гетмана король оставил пока при себе до дальнейшего усмотрениа"...

Орда не нришла еще к Хмельницкому, а без Орды он был воин без правой руки.

Надобно было пользоваться временем. Так и думали паны, но выходило у них иначе.

Во время передряги с войском вышли первые, вторые и третьи вици. Но многие

воеводства вооружались так медленно, как будто не верили, что Польше угрожает удар

ужаснее всех, нанесенных ей козако-татарами. Король, в последних универсалах,

оповещал, что неприятель приближается со всею силою, а это значило в числе 300.000.

„Еже часно, ежеминутно ждем его" (писал он). „Не думаем, чтобы нашелся кто-нибудь

нежелающий спасать отечество там, где дело идет о целости всего*. Этим способом

надеялся он вызвать шляхту в поле не позже 10 августа, а ближайшие воеводства

увидеть перед собой и раньше. В отчаянно вопиющих универсалах речь была уже об

остатке Польши. Но патриотизма не было там, где каждый панский дом составлял

отдельное государство, где каждый город был самоуправляющеюся республикой, а

король не имел ни самостоятельной власти, ни даже панской независимости.

Хмельницкий, выжидая событий, подвигался вперед медленно. Остановясь не

вдалеке от Сатанова и зная, что происходит в панском лагере под Глинянами, он крался

к нему волком, с намерспием повторить Батоговекую резню. В это время из панского

лагеря был выслан легкий подъезд, для осведомления о неприятеле. Подъехав под

Зборов, повстречался он с многолюдною козацкою чатою, разбежался во все стороны и

привез во Львов такия преувеличенные вести, что, по словам самих Поляков, все

начали думать' о бегстве.

Это был для Хмельницкого важный момент. Орда пришла уже к нему. Дай судьба

ему только несколько дней еще для набега,— Польша была бы у него в руках, и тогда

перед новым Тамерланом, коронованным короною Казимира Великого под именем

Богдана I, (Поляки были способны и к этому) задрожал бы действительно „весь светъ",

особенно культурный. Может быть, у Хмельницкого была уже в руках прокламация

другого ненавистника аристократов, другого заклятого врага папистов, Оливера

Кромвеля, от которой до нас дошел один титул, а именно: Theodatus Cmielnicki, Dei

gratia generalissimus ecclesiae Graecorum, imperator omnium cosacorum Zaporoviensium,

terror et exstirpator nobilitatis Po" Ioniae, fortalitiorumque expugnator, exterminator

sacerdotum Roma-*

874

.

norum, persecutor ethnicorum, Antechristi et Judaeorum *). Подав один другому руку,

эти два различные, но страшные каждый по-своему энтузиаста могли бы изменить

лицо Европы и Азии. Самые дикия картины счастья, как понимают счастье разбойники,

могли представляться Хмельницкому в этот важный момелт его истребительной

деятельности. Но демон злобы, корысти и властолюбия, служивший ему до сих пор

только с намеками на свое коварство, явился перед ним в образе вестовщика, и объявил

„счастливому 'человеку", как назвал его достойный его сват, что сын его, вместе с

господаровною и сокровищами тестя, разбитый на голову, осажден в Сочаве...

Сообразив последствия погрома и осады, Хмельницкий бро еился стремглав из-под

Сатанова (имя, соответственное событию) и, делая, как Татары, по 10 миль в сутки,

долетел до Белой Церкви без отдыха.

Орда, видя такое неожиданное отступление, похожее на бегство, покинула

Хмельницкого и ринулась на места, где оставались козацкия семьи с запасами. Тогда в

козацком войске послышались ужа • сающие проклятия и угрозы. Беглый гетман

успокоил Козаков только тем, что послал их по татарским следам, и таким образом не