ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

Как ни судить о московской политике, поддержавшей козацкие возгласы о Божиих

церквах да православной христианской вере,— Польша оправдывала ее, как

Московским Разорением, так и своей неурядицей. Хозяйничая столь беспутно между

двух живоносных морей под знаменем общественной свободы, либеральная нация

давала законное и даже священ ное право государству деспотическому взять её

несчастных подданных под свою хранительную власть. „Для православные

христианские веры и святых Божиих церквей": эти начальные слова московских

требований, представляющиеся на поверхностный взгляд лукавыми,

.

397

получают, в итоге столетий, смысл истинно-религиозный, достойный великого

государства. Польскорусская республика должна была быть расторгнута ради пощады

обеих борющихся сторон, обеих борющихся церквей и народностей. Члены и жертвы

Берестовского синода положили начало её расторжению; герои и разбойники

польскорусских усобиц сделали его неизбежным; царские думные люди довершили его

я довершали так, что дело руипное обратили в дело строительное, то есть такое,

которое обеспечивает наибольшее число жизней от элементов чужеядных и

истребительных.

Во время Жванецкой кампании, которая и с панской, и с козацкой стороны была

борьбой взаимного истощения, обоюдной выносчпвости, князь Януш Радивил пытался

склонить Хмельницкого к уступкам перспективою нашествия литовских сил на

козацкия займища. Но Хмельницкий, как истинный верховод козатчины, отвечал:

„Напад Литвы нам не страшен: у нас ничего нет (старинное „козака не по чем

сыскивать1'). Повертятся по Украине, да и пойдут домой. Козацкие курени трудно

разорить. А хоть бы нас, нобили и обратили Укравву в безлюдье, Татар этим не удержат

Татарам тогда останется больше поля на кочевья, и глубже врежутся они в Польшу".

Пригласив хана для совместной войны с панами, и не имея, чем кормить Орду,

Козацкий Батько ограничился предоставлением освобождаемого им Русского народа в

жертву ясырникам; но видел, что теперь ему не сдобровать в татарских кочевьях, и

умолял хана—не оставлять несчастных Козаков безо всякой помощи в борьбе с

Ляхами. Но хан побил его собственным его оружием. „Я сделал для тебя все, чтб могъ"

(сказал он Хмелю), „ио не мог кормить голодных Татар обещаниями и словами".

Пустынность и убожество Малороссии сделались для Крымских чужеядников

невыгодными условиями союза с такими же чужеядниками туземными. Они предпочли

иметь своими союзниками панов, наполнявших край и людьми и продуктами

человеческого труда.

Наконец, татарская дружба, которою так хвастался Хмельницкий перед панами в

1649 году, высказалась еще характеристичнее: хан тайно договаривался с нанами

действовать совместно и против Москвы, и против Козаков. Он повелел Хмельницкому

немедленно вернуться в Украину, а уезжая послал надежного человека к королю со

советом, чтоб он начинал войну с Москвой и приказал бы идти с собой козакам.

898

.

Хмельницкий имел подкупленных людей всюду. Зловещий совет хана был передан

ему: то, чтб умышляли козаки с Татарами против Ляхов, задумавши совместный набег

на Московщину, грозило исполниться над ними самими... Он поспешил удалиться в

Чигиринщнну, скрывая свой страх, свой стыд, свою злобу.

Мы презираем наших Наливайцев, которые грабили Могилев и другие

православные города беспощаднее, нежели сделал бы это неприятель иноплеменный, а

потом пытались уйти из Солоницких окопов, бросивши в жертву панам подбитую к

бунту козацкую массу. Больше, чем Наливайцев и других возродившихся от этого

скопища разбойников, мы презираем Хнельничан, которые развратили все

прикосновенные к ним сословия, погубили бесчисленное множество православных по

сю и по ту сторону Днестра, проложили Туркам дорогу к обладанию ИИодолией и

посеяла в будущем те смуты, которым конец положили только Петр Великий и

Екатерина Великая, одним уничтожением двух союзных орд, останавливавших так

долго гражданственное преуспеяние Северной Славянщины. Мы обязаны высказывать

искренния убеждения по этому предмету без обиняков. Пускай панегиристы разбоев и

всевозможных злодеяний не превозносят беспрекословно стихами и прозою так

называемых ими украинских национальных героев на соблазн людей малограмотных и

на позор нашей прессы!

Плод многолетней работы афонских, печерских и других иноков, а равно городских

и сельских священников, созрел. Взошли на малорусской почве и московские посевы:

царская милостыня на церковное строение обещала богатый урожаи. Измученный

нравственпо и разоренный веществеппо парод вопиял к царю о спасении. Чтб касается

собственно Козаков, то теперь более, нежели когда-либо, справедливы давнишния

слова их,—что им, кроме великого государя, деться негде. Не прими их к себе Москва,

собственная чернь выдала бы их панам, как общих врагов сельскохозяйственного и

промышленного класса, общих разорителей и предателей. Это, конечно, обошлось бы

ей не дешево. Козаки были столь же сильны в Малороссии страхом своего мщения над

лучшими людьми, сколько и уменьем вовлекать в бунты худших. Потому-то в'се

мирные жители и большинство самих Козаков с крайним нетерпением ждали от