Роксанду с Тимошком Хмельниченком и дать в залог четырех богатейших бояр, в том
числе и своего племянника, как удостоверение, что тотчас после Рождества Христова
1650 года будет свадьба. Но при всей иизкопокдонности своей в бедственном
положении, при всем своем корыстолюбии и свойственном корыстолюбцам
жестокосердии, Василь Молдавский не был до конца лишен человеческого достоинства
и сопровождающего достоинство мужества: он решился не выдавать свою Роксанду за
козака. Если в этом нехотении участвовало взвешивание борющихся перед его глазами
сил, то мужество его возвышается в наших глазах и дальновидным умом, которого не
было у Козацкого Батька. Лупуд отправил свою дочь и жену к своему зятю, Радивиду, а
в Стамбуле хлопотал, чтоб его освободили от насильственного родства.
Но с Хмельницкого было мало сочетания сына с дочерью кпязя-господаря: ему
хотелось овладеть и самим господарством. Достигнув случайно того, о чем и не думал
в начале бунта, оп потерял сообразительность, и ему теперь все казалось возможным,
как человеку, не имевшему в основе своих действий традиции, наследственности,
присущей всем явлениям постепенности и взаимной их зависимости. Пользуясь
влиянием своим в Стамбуле, он, вместе с ханом, обвинял господаря в измене,
домогался низвержения изменника и просил господарства для себя. Но на весах
правившего Портою сераля соперники пройдохи перевешивали один другого. Великий
визирь Ахмед запретил выдавать Роксанду за Хмельниченка и потребовал ее в
Стамбул, как залог верности отца.
В этом требовании была та же самая горечь насилия над сердцем отца; но для
Василя Молдавского магометанское насилие не было столь тяжким, как християио-
кояацкое. Он, без сомнения, сам и устроил его, — принес, так сказать, жертву
чудовищу Сцилле, лишь бы спастись от чудовища Харибды. Свобода выбора облегчала
сердце тирана, не знавшего участия к страданиям чужих сердец, как и его достойный
соперник, Хмель.
ТСозацкий Батько между тем видел на своем горизонте бурю, и, в виду этой бури,
должен был отсрочить посягательство на придунайские княжества. Он знал, что
Польша пе до конца расстроена. Он ждал войны, он даже сам вызывал войну, по
вызывал,'как ’
145
злого духа,—ужасаясь; и только ангелы хранители его, Татары, поддерживали в нем
отчаянную дерзость. Чтоб ослабить естественных врагов козатчины, панов, и
увеличить число панских неприятелей, подговорил он хана отправить в Стокгольм
посольство, которое бы служило прикрытием его собственных сношений со Шведами,
—тех злотворных сношений, которыми были вызваны грозные для Польши события
1655—1659 годов.
В Стокгольме не забыли посягательств Сигизмунда III и Владислава IV на
шведскую корону. Теперь Хмельницкий открывал Шведам виды на польскую. С другой
стороны Турция, желавшая только одного, чтоб козаки не разбойничали на Черном
море, — была теперь к его услугам. Хмельницкий получил от султана титул не только
Украинского или Запорожского князя, но и Стража Оттоманской Порты. По его просьбе
хану было приказано идти к нему на помощь со всей Ордой, а силистрийскому баше—
стягивать войска и вместе с обоими господарями присоединиться к Запорожскому
Войску. Не сомневался теперь Хмельницкий в окончательном покорении Польши под
позе её врагов и супостатов. Злой дух войны облекся перед ним в образ благовестника.
Оя делал щедрые обещания своим соратникам, а в Крым писал игриво: „Приходите
выбирать мед из Польши. Закуривши под нос Ляхам, мы выгоним их прочь, как пчелъ".
Седмиградский князь, Ракочий, условился с ним — вь данный момент сделать
диверсию и ударить на Польшу с тыла, а чтобы выгубить шляхту до ноги, завзятый
Хмель разослал две тысячи агентов по всему краю для азбунтования не только
православной, но и католической черни. „Польская шляхта" (писал он к Ракочию),
„идучи за королем, оставляет без оборони свои города и села. Я подговорил мужиков,
чтобы вооружились и ударили неожиданно с тылу на занятых войной со мною.
Наступи одновременно Турецким, Оедмиградским и Венгерским Шляхами, возьми
старый город Вавеля (Краков), и обрящешь в нем богатую добычу".
Один московский царь, наперекор молве, не вмешивался в толпу сообщников
Хмельницкого, зная, что „вотчина" Иоанна Ш придет к нему, как выражались в
Москве, судом Божиим. Поляки подозревали, что он подсылал Хмельницкому тайком
оружие и пушки; но это были слухи одного происхождения с теми, какие через 117 лет
были распущены Поляками и гайдамаками о подсылке Екатериною великою ножей для
Уманской Резни.
т, III.
19
146
.
Николай Потоцкий стоял под Каменцем в видах прикрытия родной Подолии от
козатчины и защиты землевладельцев от окозаченной черни. Отсюда следил он за
козацкими сношениями с Турцией, дунайскими княжествами, Венгрией и сообщал о
них королевскому правительству.
Волошский господарь горько жаловался ему на Козаков, которым он, по его словам,
давал убежище в своем княжестве во время июльских замешательств и со всеми
обходился человеколюбиво (et omni tractabat humanitate), а они де так жестоко его
придавили! Бедствия Полыни обрушились и иа него (писал он): ибо Хмельницкий