судить, желает ли этот человек мира? Дело верное, что весной наступит всею силою, не
дожидаясь военного времени. Он и так уж говорит: коли справди воювати".
Хмельницкий постоянно находился в противоречии с самим собою: то дейтвовал он
по внушению своего мстительного и ревнивого сердца, то внимал голосу
практического ума, для обеспечения себя и своего семейства среди домашних
завистников, среди разогорченных им панов, среди сторонпих соискателей господства
въ
*) В архивах ие отыскано следов от посольства. Оно, по всей вероятности, было
сочинено Хмельницким для панов, как и переяславское 1649 г. **) Эти неясные слова
переводят так: „и дал ему тайное поручение".
.
153
Малороссии. Готовясь преследовать Чаплинского до отдаленнейших пределов
Польши, он в то же самое время угождал великим панам, даже Потоцкому и
Вишневецкому, а взволнованным им палиям, колиям, резунам и всяким иным
истребителям панского кодла вещал своими универсалами точно сердитый Нептун
бурным ветрам: „Я вас!"
Такой универсал (от 3 русского октября) был им разослан из Ямполя. В нем
объявлял он, „как старшине, так и черни, товариществу Войска его королевской
милости Запорожского, .яко меж мещанам и селянам, подданным усим в воєводстви
Киевським знайдуючимся", что в нынешнее время, когда пешее войско козацкое
выступало в Волошскую Землю, некоторые из принадлежащих к „подданству", не
будучи панам своим послушными и доброжелательными, напротив будучи их
неприятелями, „много шляхты, панов своих, потопили, поубивали", и теперь, не
оставляя своего замысла, посягают на жизнь панов и не хотят быть послушными, а
затевают бунты и своеволие. Посему, еслибы явились еще такие своевольники, которые
бы покушались на жизнь господ своих и не хотели им повиноваться, то чтобы таких
своевольников сами паны, вместе с козацкими полковниками, белоцерковским или
киевским, строго и даже смертью карали. Те же (писал Хмельницкий), которые кровь
христианскую невинную пролили и мир нарушили, не избегнут „горлового каранья,
якож и тут за тое. не одного на горло скарали есмо".
С своей стороны хан колебался между Хмельницким и Яном Казимиром, Между
козаками и папами. Сперва он ластился к панам, сулил им завоевание Московского
Царства, уверял, что козаки—их покорные слуги; теперь вошел в свою роль посредника
между ними, и заговорил с королем угрожающим тоном судьи.
Угрозы хана и самого Хмельницкого привели польскорусских панов к
необходимости созвать и в 1650 году чрезвычайный двухнедельный сейм. Окружавшие
короля сенаторы и другие сановники шумели о козацкой дерзости, о пренебрежении
Хмельницкого к королю и Речи ИТосполитой, о претерпеваемых шляхтою в Украине
обидах и убийствах, о стремлении козацкого гетмана расторгнуть с Польшею
последнюю связь и создать отдельное гетманство под протекцией султана. Были между
ними такие, что, помня опасности последней войны, домогались всячески мара и
доказывали, что силы Речи Посполитой слабы, тогда как её бунтовщики сделались
могущественны турецкою протекцией; но большая часть представителей
т. ш.
20
154
.
Шляхетского Народа, как в столице, так и в провинциях, взвешивая прошедшее и
будущее, пришла к убеждение, что—или Речь Посполитая должна погибнуть, или
козаки... Не приходило панам тогда в голову, что должны были неизбежно исчезнуть
обе соперничающие республики: панская потому, что и без Козаков сама собой губила
свою общественность и государственность, а козацкая—потому, что не имела ни
общественности, ни государственности.
И вот появился королевский универсал, созывающий поветовые сеймики на 7 день
ноября, а генеральные на 22-й, с тем чтобы Шляхетский Народ готовился к
центральному сейму на 5 день декабря. На этом чрезвычайном сейме предполагалось
трактовать лишь о двух предметах: о защите Речи Посполитой и об уплате жолда
жолнерам.
В инструкции королевского правительства, разосланной на сеймики, говорится,—
что никогда еще Польша не претерпевала более постыдных поражений, как в последнее
время (ро wielkick а przeszlych wiekovv nigdy sromofniejszych kleskach), но что король,
разогнав под Зборовым все бури и скопища (vrszystkie burze i navalnosci), осветил
шляхту светом любезного и желанного мира (тиlego i poidanego pokoju swiatiem nas
rozdwiecii). „Тем не менее* (продолжает инструкция) „обстоятельства велят
озаботиться упрочением этого мира на будущие времена, чтобы не было больше повода
к новому бунту и внутреннему несогласию*...
Но прежде всего надобно было устроить самый источник постыдных поражевий,
каких никогда еще не претерпевал Шляхетский Народ. Об этом в инструкции сказано
премудро: „Как в человеческом теле скрытые болезни бывают самыми опасными и
трудными для излечения, так и в теле Республики внутренния зла несравненно опаснее
внешних. В этом столько раз уже удостоверялось наше отечество, когда от неуплаты
жолнерам жолду появлялись вредоносные заговоры, и военное своевольство причиняло
Речи Посполитой больше вреда, нежели самый могущественный неприятель. А теперь
особенно кто из нас не испытал этого бедствия? Теперь от них пострадали не только