ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

В числе подвигов, которыми Кисель гордился и которые паны, по своей женской

доверчивости, считали чем-то еерьозным, были его переговоры с Хмельницким. Из

Гощи он уведомлял короля, что убедил Хмельницкого отказаться от своего „пового,

несносного требования в его петиции и от всяких враждебных действии", причем

представлял изобретенные им средства, какими возможно умиротворить его

сумасбродиое варварство (vesanam barbariam) по предмету вышеозначенной просьбы.

(Так относился Кисель к церковной унии). Он разослал универсал и к обывателям

Киевского воеводства, обнадеживающий их в успехе его коммиссарскпх внушений

тому, кто столько раз уже и словом, и самим делом заявил, что удовлетворится только

тогда, когда погубит и самое имя польское. В качестве „охранителя мира", как величал

себя Кисель, он был похож на слепого сторожа горючих материалов. Король писал к

нему, что козаки хозяйничают и за линией, а с другой стороны наказный брацлавский

полковник, Кривенко, еще в ноябре жаловался брацлавскому воеводе, Лянцкоронскому,

на панов-жолнеров, что они переходят за козацкую линию, берут провиант, грабят

людей, причиняют козакам нестерпимые обиды и называют своими местечки Морахву,

Красное и другие, уступленные козакам по Зборовскому договору. Теперь же по всей

Польше тысячи голосов повторяли елова королевского воззвания: „Уповаем сильно на

Бога, подавшего нам в руки меч на оборону добрых и на покаранье злыхъ", разумея под

добрыми шляхту и католиков,

.

167

а под злыми—Козаков и схизматиков. Недоставало только несчастного случая,

чтобы горючие материалы воспламенились.

Слова Вешняка и слова Киселя, сказанные одним в пьяном, а другим в трезвом виде

о духовенстве, ссорящем вооруженные массы с панской и с козацкой стороны,

поясняют многое в истории Польской Руины. Мы знаем, как давно козаки пачали

хлопотать о том, чтобы поднять и мещан и селян против душманов и душохватов,

вообще—против Ляхов не только римской и немецкой, но и русской веры. Последних

они обрекли на изгнание и на истребление не за веру и не за панство, а за то, что их

русские кости обросли польским мясом. Злоствые посевы в сердцах поспольства, как

со стороны поповствующих, так и со стороны козакующих, принесли теперь обильный

урожай, и потому-то Хмельницкий войну за свои личные обиды соединил с войной за

христианскую веру.

То же самое происходило и с противной стороны. Боги к богам всегда завистливы.

Были завистливы и все творившие богов по образу своему и по подобию. Но нигде и

никогда божеская зависть не доходила до таких крайностей, как в католическом свете

XYI и XYII столетий. Нигде и никогда по являлась опа среди Славян в таком

погибельном бессмыслии, как в Польпие. При Владиславе IY в следствие терпимости

королевского правительства, она упала было до того, что католическая шляхта даже на

сейме проклинала папу. Но иезуит-король во всем потакал духовенству и его дикой

политике, а Хмельницкий, взявши кровавой рукой чистое знамя малорусского

православия, подливал масла в пылающий фанатизм католической партии.

Варшавский Аноним, очевидно ксендз, вписал в историю Польского Разорения

красноречивую страницу, когда пришлось ему описывать чрезвычайный сейм. По его

взгляду на католичество и православие, даже Кисель был враг римского папы, и

письмом, убеждающим короля к церковпнм уступкам, оскорблял религиозное чувство

Поляков.

„В этом письме" (говорит он) „дух схизмы бьет на униатскую веру, так как и сам он

был схизматик. Кисель говорит: пускай восточная и западная церковь будут одна

овчарня: ибо глава обеихъ—Христос, преемство у обеих идет от апостолов, одни

святые учители и одно учение; одна без другой не может существовать; в церемониях и

обрядах различаются по различию языков, но это не беда, когда они имеют: одни

основания и начала отъ

168

.

Господа Христа; и для чего же пороть Христову ризу не сшитую, называя

(последователей той и другой) унитами и дпзунвтами? для чего разделять церковь,

которую соединил Бог? Когда мы примем и утвердим это основание, то не будет

разнипы в словах, не будет и диссиденции между народом, исчезнет соревнование,

прекратится война.

„Кисель" (продолжает фанатик) „призвал во свидетели тех, которые вместе с ним

трудились над Зборовским миром: они де согласились на уничтожение имени унии, но

исполнить это обещали его товарищи словесно, не включая в публичный документ

мира, дабы это было благодеянием согласного отечества, не вынужденным козацкою

войною. Если де стоят этого тридцать униятских церквей, чтобы разорить и

опустошить несколько тысяч храмов благочестивых, и чрез то погубить ' миллионы

христианских душ; если эта малая летороль, отщепленная от греческой и не прирослая

к римской, будет разумным основанием такой тяжкой войны, то лучше теперь

совещаться о безопасности жизни и здоровья, а потом, успокоив отчизну, созвать на это

синод, удовлетворяя волю духовенства, и на нем обсудить это различие".

„В ответ на это" (говорит Аноним) „поднялся страшный крив в Посольской Избе

(не в Сенаторской, состоявшей па половину из бискупов, а в Посольской, где заседали