ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

отступил от всех союзов (foedera) с шиоземцамп, и чтобы войска свои вел туда, куда

ему будет повелено, а именно против Порты, еслиб то было нужно. „Ибо оигь“ (писал

король Адаму Киселю) „запрет (auctoravit) шею свою в новые присяги язычникам, и

сам же нам в письме своем хвастливо (jactanter) об этом сообщает, говоря, что никто

этого союза пе разорвет. Вот какие задатки мира со стороны самого Хмельницкого! Что

же касается веры, то такой мир скорее можно назвать крайним порабощением (extremae

imago servitutis): Русину, который желает быть ушитом, он велит быть дизунитонъ".

На это Кисель мог бы отвечать, что паны, с королями СВОИМИ, никому не

повелевали быть ушитом, или католиком, однакож сделали так, что теперь он один

только из православных сидел в сенаторских креслах, которые в среде литовских

сенаторов принадлежали прежде, за исключением одного или двух, православным и

протестантам. Но Кисель был конфидентом Оееолинского, Могилы и Косова но тем

трудам, которые „оперлись о самый Римъ". Он высказал одиу только правду, да и то ие

королю. Убеждая Раздеовского, теперь коронного иодкаицлера, сделать попытку к миру

и после козацкого задора, и сожалея, что приласкали православных духовных, он

писал: „Скажем другу правду: ссорят нас духовные с обеих сторонъ", и этим

подтвердил слова пьяного Вешняка.

Рядом с достопамятным изречеииеы об упитах, королевские советники написали от

имени короля к Адаму Киселю следующее: „Что касается войска, то какая в том

справедливость, что нашим хоругвям и в собственных стоянках не дозволяють сидеть у

ЛИНИИ, а козаки присвоили себе право вымышлять и указывать Ляхам границы? А в

новой козацкой милиции какое это равенство и какая оезопаспость (jaka to paritas, jaka

securitas), когда против пашей воли и вышиечики, ИИ реестровые пользуются свободой

и саблей, а Речь Посполитая остается при умеренном войске"?

Наны, строители Польши из русских развалин, видели в чужом глазу сучек, а в

собственном не замечали и бревна. Злоупотребления нравственным правом далеко

превышали в Речи

.

165

Посполитоии вытекавшие из них злоупотребления революционным бесправием.

Уверенные в своей правоте, правительственные паны писали теперь от имени короля к

Адаму Киселю: с энтузиазмом, достойным благоразумнейшего дела, что „сильно

уповают на Бога, подавшего им в руки меч па оборону добрых и покаранье злыхъ", и

повелевали Киселю, дождавшись другого коммиссара, Станислава Ланцкороиского,

потребовать от Хмельницкого в заложники детей его для обеспечения коммиссии среди

черни и Козаков. Они надеялись устрашить Хмельницкого сеймовым постановлением о

двояком вооружении.

Здесь надобно вспомнить, что в их среде не стало того, кто, как видим, не нанрасио

уверял папу, что Поляки больше занимаются борьбой с гражданами своими за веру,

нежели безопасностью и целостью общего отечества. Оссолннский почил от славных и

вредоносных дел своих 9 августа 1650 года. Дошедшие до нас пасквили говорят, что

смерть поздно освободила от него Польшу, а соучастник шашней его, Ян Казимир,

редко бывал так весел как в деиь его смерти: Оссолииский унес в могилу не одну тайну

могущественнейшего и непобедимого монарха. Канцлерство сделалось теперь

достоянием лица духовного бискуна Андрея Лещинского.

Ксендз канцлер уведомлял Киселя, что козацкими коммиссарамн назначены

большею частью те, которых он сам предложил; что инструкция предстоящей ему

коммиссии будет двоякая: одна явная, другая тайная; что первая уже готова, но

составление второй требует больше времени и хлопот. Но его словам, паны искренно

желали мира, но готовили и регулярное войско, и посполнтое рушение. Если удастся

склонить Хмельницкого к миру, то оба войска, козацкое и панское, немедленно

выстуият против неприятеля Св. Креста.

Таким образом Шляхетский народ, заплатив так дорого за свое противодействие

Турецкой войне Владислава IV, теперь был готов осуществить его намерение.

Немудрено, что правительственные пигмеи, с пигмеем королем во главе, стали

титуловать уничиженного ими короля Владиславом Великим.

От 5 января 1651 года Ян Казимир публиковал первые вицы, долженствовавшие

служить и за вторые, с тем чтобы шляхта, по получении третьих, садилась на коня.

14 февраля послан был сендомирский каштелян, Станислав Витовский, в Москву с

просьбою, чтобы царские бояре сносились с королевскими полководцами и дозволяли

добывать у себя съестные

166

припасы; чтобы было дозволено польскому войску проходить через Московскую

Землю; чтобы донские Татары царские ударили на Крымских и Ногайских, когда

королевское войско наступит на неприятеля.

Кисель заблаговременно убрался из Киева и, в ожидании результатов

чрезвычайного сейма, жил в своей Гоще. Он был так болен хирагрою, что писал чужой

рукою и, между прочим, хлопотал о пожаловании ему богуславекого староства,

выставляя свою цноту в таком виде, что возбуждал смех даже в варшавских своих

приятелях. Он спекулировал любовью к отечеству до самой смерти, и в этом смысле

был истинный Поляк, о котором русский поэт сказал:

„Не верю чести игрока,

Любви к отчизне Поляка".