Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Я тут как-то подсела в столовой к Васе, так мы с ним хорошо поразговаривали!

Наталья недоверчиво взглянула на нее.

— Мне кажется, Наташа, таблетки помогли Васе.

— Да так-то он иной раз хорошо соображает, — оживилась Наталья, — а только смех этот… все равно есть у него.

— Ох, Наташка, пусть уж лучше смеется, чем плачет! — воскликнула Клавдия.

Она пошла проводить подругу. Над поселком плыла луна, шумели на ветру вершины кедров. Наталья отметила про себя: Клавдия прошла мимо окон Заварухина, даже не взглянула на них. Вроде и не вспомнила.

Они обнялись у дверей общежития.

Клавдия осталась одна. И чувство тревоги, с которым она жила в эти дни, усилилось. Вдруг стало так не по себе, что захотелось постучать к Наталье в окошко, снова вызвать ее. Клавдия подошла к окну, но удержала себя: «Да что это я, в самом деле… Пойду лягу сейчас, и все пройдет…»

Но пошла не домой, а по главной улочке поселка, которую строители шутя называли «проспектом». Луна освещала щитовые домики, маленькие «выстраданные» огороды возле них, длинные поленницы. На этой же улочке стояли контора и клуб, больница и школа. А чуть в стороне — столовая, где Клавдия еще сегодня давала последние наставления Марусе Плетневой. «На той стороне трассы дома двухэтажные, магазины красивые, а здесь у нас все равно милее, — думала Клавдия, — все обжитое, знакомое. Жалко расставаться».

Этим и объяснила непонятную тревогу, хотя тут же вспомнилось, что оставляла в своей жизни не один такой поселок, а тяжести на сердце не было. Наоборот, ей всегда нравилась предотъездная суматоха, интересно было думать, что ждет впереди, как там будет на новом месте.

Даже отъезд из Айкашета, несмотря на неприятности, казался сейчас Клавдии более легким, чем нынешний ее отъезд из Кедрового.

«Проспект» кончился. Завершал его совсем новый колодец, в котором, по единодушному мнению строителей, оказалась самая вкусная вода. Кое-кто не ленился приходить за ней с другого конца поселка. Жалели люди, что не догадались «копнуть» в этом месте пораньше.

Клавдия опустила бадью, вытащила ее, полную, и напилась.

«В последний разочек!»

И направилась обратно, вглядываясь в темные окна. Шла и называла имена тех, кто отдыхал сейчас за тонкими стенами домов-времянок. Настюра… Федор… Ислам… Галия… Максим Петрович… Елена Прахова… Александр…

«Господи! Ни с кем толком не попрощалась. А ведь они остаются, а я уезжаю. Одна! В первый раз одна, без них еду!»

Клавдия закрутилась на дощатом тротуаре, выискивая хоть одно светлое окошко. Любое! Увидела вдалеке и быстро пошла на этот огонек…

Фаинка разбирала постель. Стояла возле койки в ситцевой ночной рубашечке. Влажные волосы были закручены в большой жгут и уложены на затылке. На полу, возле горячей печки, высыхало пятно от расплесканной воды.

— Мылась? А я проститься зашла. Извини, что поздно так.

— Да что ты! Я же не спала! Садись, Клава!

— Петр на трассе, на том стыке?

— Ага. Вчера приехал, натаскал воды в бак и опять укатил.

— А ты чего дома моешься? Сегодня же обе бани женские.

— Печку топила да и надумала помыться…

Фаинка вдруг смутилась, взяла мокрое полотенце, стала развешивать его над плитой.

Клавдия смотрела на нее, улыбаясь.

— Я правильно догадалась, Фаечка?..

— Правильно…

Клавдия подошла и обняла ее за плечи.

— Петру-то кого надо?

— Сына, Володьку…

— Сколько уж времени, Фаечка?..

— Да всего три месяца…

Клавдия чуть подумала и хлопнула ладонями:

— С ума сойти! Когда я приеду с учебы на новое место, Володьке уж годик будет! — воскликнула с веселым удивлением.

Фаинка рассмеялась:

— На своих ногах к тебе побежит.

— Ага! Телеграмму пришлю, пусть встречает меня Володька!

Счастливо смеясь, Фаинка раскрутила тяжелый жгут волос, встряхнула, и на Клавдию повеяло влажной тайгой. Самой-самой весенней… Когда еще кругом снег, а на проталинках, сквозь прошлогоднюю листву, уже пробиваются к свету первые цветочки… Белые-белые подснежники…

Глава пятьдесят шестая

Хохряков сидел в своем кабинете и писал характеристики. Этим же занимались сейчас и в парткоме, и в постройкоме. Многие отличились на трудной таежной стройке — и свои, коренные, и те, что уже здесь накрепко «прикипели» к поезду.

Устала рука. Хохряков выпрямился и посмотрел в окно. Виднелась унылая «облысевшая» площадка бывшего поселка мехколонновцев. В середине лета их срочно отправили на другое место. Уехали субподрядчики, увезли свои домики. Прибывшие в тайгу железнодорожники погоревали: поздно отбыла мехколонна, хорошо было бы с весны раскопать под огороды прогретую землю.

Хохряков подошел к окну. Теперь отлично был виден новый поселок по ту сторону железной дороги. Бельм вокзал, двухэтажные оштукатуренные дома, магазин, сверкающий широкими окнами, школа-десятилетка, баня… Все, что потребуется людям, которые будут здесь жить. И дальше, к северу, по сторонам новой магистрали стоят такие же станции и поселки.

Придет срок, и города будут в этих краях…