Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

Ели и разговаривали, рассказывали Кузеванову про свои-дела. А он нет-нет да и взглядывал на широкое кухонное окно, где мелькали девчата в белых халатах. В конце обеда спросил:

— А что же не видно вашей таежной красы?

— Уехала учиться в Омск, — почти одновременно сообщили Ступин и Малыгин.

— Вон как! — не скрывая огорчения, воскликнул Кузеванов и признался: — А я, между прочим, кроме серебряного костыля надеялся увидеть и ее.

— Через год с лишним приезжайте к нам на новую стройку — увидите, — улыбнулся Петр.

— Приеду! — весело заверил Кузеванов.

…Народу собралось много. Прибыли не только строители трассы, но и леспромхозовцы, газовики, нефтяники, железнодорожники. Отзвучали приветствия. Петр уже держал в руках молоток, как вдруг увидел в толпе деда Кандыка.

Тот стоял тихий, отрешенный, будто все, что здесь происходило, его уже не касалось. Петр мгновенно увидел старика не здесь, среди празднично настроенных людей, а в толпе провожающих… Вот шумно погрузились в вагоны люди, с которыми дед Кандык проездил столько лет, пережил войну, испытал и горе и радости. Они уедут по дороге, своими руками проложенной по глухим лесам и болотам, а он останется на свежем асфальте молодой таежной станции «Кедровый»…

— Дорогие товарищи! — голос Петра чуть дрогнул, но тут же окреп. — Попросим старейшего путевого мастера Ивана Матвеевича Кандыка забить серебряный костыль!

Петр сунул молоток под мышку и первый громко захлопал в ладоши.

После короткого замешательства люди откликнулись аплодисментами.

Петр буквально за руку привел ошеломленного мастера, вложил молоток в мелко дрожащие руки, помог направить костыль. Дед Кандык, волнуясь, глянул на Петра, и тот подмигнул ободряюще и еле слышно, но твердо произнес:

— Ну! Ну!

Старый мастер выпрямился, занес над головой молоток и со всей своей многолетней выучкой с одного маху вогнал костыль в путь.

И повеселевшим взглядом — опять на Петра. А тот даже руками развел от восхищения:

— Красота, да и только!

1965—1970 гг.